Олег Дивов - Поворот рек истории

Сегодня утром, когда они, наконец, добрались до города, Алевтина чуть не заплакала от ужаса и беспомощности перед этим каменным муравейником. Только слезли путешественники на землю с попутной телеги, как тут же их облепили коробейники, а потом и попрошайки, говорящие на ломаном русском, – ни шагу ступить! Насилу отбились. Хорошо, еще Трезор зарычал вовремя. Но нельзя было праздновать труса, и она решительно распахнула перед голодным сыном дверь в какой-то трактир. Трезору велела ждать снаружи, пока не вынесет косточек.

И вот чудо: вдалеке, в гуще табачного дыма мелькнуло знакомое лицо, благородно обрамленное черными кудрями!

– Пьер! – закричала она что есть силы. Обедающие обернулись, но пропускать не спешили. Споткнувшись о чьи-то протянутые в проход ноги, Алевтина упала, а когда поднялась – увидела его почти рядом, он пробирался к выходу.

– Пьер… – выдохнула она, схватив его за рукав.

– Не имею чести знать вас, сударыня, – ответил он с ужасным акцентом и выскользнул за дверь. Тут же с улицы донесся лай Трезора.

Она хотела выбежать следом, но удержалась и все-таки купила два пирожка. Один дала сыну, а другим подманила убежавшего пса. Потом они все вместе случайно оказались на набережной, и там Алевтине пришла мысль утопиться. Но сначала нужно было обеспечить будущее этих двоих… Как она ни сдерживалась, слезы все-таки покатились по щекам. Трезор, несмотря на запрет, подошел и виновато вилял хвостом, а Грегуар мялся чуть поодаль. Шмыгнув носом, она отвернулась от них и чуть не наступила на ногу какой-то немолодой даме.

– Поосторожней, девонька, – голос звучал ласково, – чего плачешь?

Девушка хотела объяснить, но вместо этого вдруг зарыдала.

– Смотри-ка, красивая какая! – продолжала дама – А одета плохо. Пойдем со мной, на платье заработаешь, плакать больше не будешь.

Всхлипывая, Алевтина поманила рукой сына и приготовилась уже идти с незнакомкой, как вдруг раздался крик:

– Оставь ее в покое! Не терпится заработать, греховодница старая?

Через дорогу подбегала молодая женщина в белом платке, из-под которого выбились длинные косы. Глаза яростно сверкали из-под низко посаженных бровей.

Трезор залаял и начал принюхиваться, а пожилая госпожа резко отступила к парапету:

– Да мы просто разговариваем. Бедное дитя нуждается в утешении.

– Ты уже многих в своем заведении утешила! Смотри, городового позову!

После этих слов добрая дама поспешно удалилась, а женщина с косами сердито объяснила:

– Совсем стыд потеряли. Видят, девушка в горестных чувствах, и сразу как коршуны налетают!

Что с вами, сударыня? Может, и впрямь помощь нужна?

Алевтина с отчаяньем посмотрела на незнакомку:

– Мне некуда идти, понимаете… Я думала отыскать одного господина, но обозналась, кажется…

…Господин этот и был Пьер, тот самый месье. Когда он убегал от батюшкиного гнева, то успел только сказать возлюбленной, что едет в Петербург и, если обустроится там, непременно заберет ее к себе. Она терпеливо ждала, пока жизнь не стала невыносимой.

Вскоре после похорон отца в его богатом доме поселилась двоюродная тетушка с мужем и многочисленными детьми. Приехала она «следить за позорницей единственно из сострадания к несчастному братцу». Правда, этот благой порыв, кажется, нес в себе немало выгод для доброй родственницы, которая до того ютилась со всеми отпрысками в крохотной избенке. Алевтина терпеливо сносила тетушкино сострадание, утешаясь воспитанием сына. А родственница год от году все больше чувствовала себя хозяйкой. Постоянно попрекая сироту (и, к тому же, главную наследницу) куском хлеба, она к двадцатилетию Алевтины вместо подарка поколотила именинницу за разбитую чашку. Та молча собрала скромный узелок, взяла сына и пса Трезора, которого выкормила еще маленьким щенком, и пошла искать любимого.

– И теперь я совсем не знаю, что делать… – закончив рассказ, Алевтина опять всхлипнула. – А может, я просто подурнела, и он меня не узнал?

Женщина в платке хмыкнула недовольно:

– Вздор! Прекратите плакать. Мы сейчас же пойдем к нам в дом. К тому же я тороплюсь. Вас как зовут-то?

– Алевтина Задонская. Я, право, не могу с вами – со мной мой сын и Трезор еще, да и нам надо где-то остановиться. Благодарю вас покорно.

– Я не могу вас здесь оставить – вы непременно попадете в беду, да еще с ребенком. Мы идем к моей матери, на Среднюю Подьяческую, там можно пожить.

Незнакомка тряхнула косами и зашагала по набережной, не заботясь, успеют ли за ней. Волоча уставшего Грегуара за руку, Алевтина теперь мучилась новым вопросом: как начать беседу со случайной благодетельницей, если имя ее так и осталось неизвестным?

– Полагаю, все беды, приключившиеся с вами, имеют одну причину. – Алевтина едва не врезалась во внезапно сбавившую шаг спутницу. – Вы говорите, ваш покойный батюшка желал дать вам достойное образование. Очень хорошо. Но зачем он пригласил для этого француза? Ничего путного, как вижу, не вышло, и недаром: русским людям необходимо вернуться к истокам, а не пытаться жить на западный манер. Понимаете?

– Да… – Алевтина ничего не понимала, но не решилась прерывать столь ладную речь. Тут Грегуар начал тихо бормотать: «Хочу спатеньки», – а Трезор тоненько заскулил.

– Вы, верно, устали, – сказала незнакомка и ускорила шаг. – Ничего – повернем во второй переулок и будем дома. Вы же не станете спорить, что у России великое прошлое? Так вот, наше прозябание сейчас – вина тех, кто в двадцать пятом году совершил пагубную ошибку. Под видом гуманизма народ оторвали от земли и лишили истории.

Бедная девушка старательно кивала. Она окончательно потерялась в этом лабиринте улиц и домов с колоннами, полностью доверившись внезапной компаньонке.

– Смотрите, мы живем здесь. С собакой нельзя, у нас кошка. Пойдемте внутрь, там все и решим.

Алевтина привычно кивнула, но тут до нее дошел смысл слов, и она тихо ойкнула:

– Как?! Трезора нельзя здесь оставить, он же потеряется.

Благодетельница раздраженно поджала губы:

– В таком случае, сударыня, извольте ждать здесь сами. И с псом вам все равно придется попрощаться, если будете у моей матушки…

– Отчего же? – раздался приятный мужской голос за спиной Алевтины. – Какой красавчик! Больно лохматый только…

Сказавший это незнакомец имел отросшие волосы и бороду, как у попа, и лицо благородное и молодое.

Губы женщины с косами непроизвольно расплылись в улыбке, но тут же она опять собрала их в упрямую нитку:

– Вот именно: лохматый. Там блохи, Андрюша. И потом, Котофей Патрикеич. Ты хочешь, чтобы его хватил удар?

– Сонюшка, величие и философский склад души Котофея Патрикеича всегда будут ему защитой. К тому же, зачем пса именно в дом, вон, у дворника пустует будка. Давай я поговорю с дворником, а ты – с Варварой Степановной, я полагаю, ей еще не доложили о гостях?