Олег Дивов - Поворот рек истории

Подводникам повезло дважды – во-первых, «Сибирский стрелок» нашел буй, а во-вторых, уже к вечеру к месту аварии подошел спасательный катамаран «Волхов», и на следующий день «Ерш» всплыл на поверхность.

Голос и вправду был знакомый, одним из офицеров субмарины был мой однокашник по Корпусу Дмитрий Кочетов. Двухдневное сидение на дне не прошло даром – через год врачи списали его вчистую на берег.

Именно его лицо я разглядел за плечом Васильева. Значит, списанный на берег подводник ныне служит кораблестроителем. Справочник «Весь Петербург» подтвердил догадку – шт. – кап. по адмиралтейству Дм. Ан. Кочетов, Галерная ул., д. 57.

Встретиться с однокашником удалось следующим вечером. Неподалеку от его дома было кафе с забавным названием «Счастливый Пушкин». Оказывается, наш великий поэт проживал на Галерной, 53 сразу после свадьбы. Теперь же на первом этаже изрядно перестроенного дома стояли круглые мраморные столики, за которыми днем щебетали барышни из расположенной неподалеку женской технической школы (политешки – как называли их в городе), а по вечерам – кого только не было.

Ожидая товарища, я обратил внимание на портрет над стойкой. Раньше ведь все просто было – царский портрет, он и есть царский портрет, разве что размер отличается да мундир. С распространением фотографии возможности подданных по выражению чувств к монарху расширились. Помню, детстве в нашем Сокольском клубе висело фото, на котором Государь Николай II и Наследник Цесаревич сидели на велосипедах. А с недавних пор выбор фотографии или портрета стал предметом политическим.

Люди либеральных взглядов помещали на стену портрет Великого Князя Михаила Александровича, консерваторы – портрет Императрицы Елены. Хотя официально министерство Императорского двора распространяло только совместные фото Императрицы и юного Государя, но в ход шли старые запасы, которые легко было узнать по белому цвету платья. Хозяин «Счастливого Пушкина» принадлежал к узкой группе легитимистов – на стене был портрет юного Государя Федора Алексеевича в сопровождении лишь любимой собаки – известного всей России спаниеля по кличке Тобиас.

– Костя! Как я рад тебя видеть, – Дмитрий был в рабочей тужурке, очевидно, прямо со службы.

После взаимных приветствий и расспросов я постарался сразу перейти к делу.

– Ты теперь в ГУК?

– Да, офицером для поручений у Васильева. Поначалу думал, что временно, а потом – втянулся. Очень интересная оказалась работа.

– Потому и переименовался?

– Да, а еще, – он с гордостью показал серебристый значок, – окончил инженерные курсы при политехническом институте.

– Поздравляю.

– Спасибо, да это уже давно. А ты… – он замялся. – Совсем со службы ушел?

Вот потому и не люблю встречаться с однокашниками. Смотрят так с сожалением, а то и вовсе с жалостью – офицер, надевший студенческий мундир… Страх, да и только.

– Да. Так сложилось…

Впрочем, неловкость возникла лишь на минуту. Уже через четверть часа Дмитрий стал восторженно рассказывать о нынешней службе. Какие у нас люди работают! Какой гений Васильев! Какие чудеса мы творим на бумаге и в металле! После такого рассказа моя просьба устроить встречу с Васильевым была принята весьма благожелательно.

– Так, значит, вас, молодой человек, интересует Гулльский инцидент?

– Точно так, Ваше Превосходительство.

– Зачем же так официально? Вы не на службе, зовите по имени отчеству.

– Слушаюсь, Полиевкт Владимирович.

– Мало снять форму, – он улыбнулся, – чтобы перестать быть военным моряком. Ну, к делу… Знаете, а ведь меня совсем недавно об этом расспрашивали. Вы не поверите, кто расспрашивал. Бывший баталер с нашего «Орла», Новиков! Представляете, бывший унтер стал теперь известным литератором и пишет роман о Цусиме! Чего только не бывает в новые времена. Вы, молодой человек, не понимаете, чему я удивляюсь? Так ведь еще тридцать лет назад сама мысль, что крестьянин, нижний чин, может стать литератором, многими считалась крамольной. Хотя по закону и тогда никаких препятствий не имелось, а сознание людей еще не поменялось. Высшие считали себя высшими, а низшие – низшими, и изменить такое положение могла только революция. Так думали многие. Очень многие. Вы не помните, что творилось в России в 1905 году…

– Я тогда еще не родился.

– Видите, а тут баррикады строили и красными флагами махали, да и сам я по молодости лет… Впрочем, мы ушли от вопроса. Что именно вас интересует? Ведь все давно записано и известно.

– В вашем интервью «Новому времени» вы упомянули о некоем немецком офицере…

– А, вот что вас зацепило! Вы правы, совершенно необычная история. И весьма глупая версия о провокации Вильгельма.

– А кем был этот немецкий офицер?

– Извольте, его звали Теодор Фридрих фон Лампе, кстати, подводник. Я бы, конечно, давно забыл его имя, да недавно напомнили…

– Напомнили?

– Прошлой зимой в Лондоне во время очередных переговоров по поводу ограничений морских вооружений, переговоров, которые, как вы наверняка знаете, кончились полным провалом, один английский капитан напомнил мне эту историю. И знаете, что интересно? Не только мне, но и контр-адмиралу Левшину. Мы тогда решили, что этот англичанин немножко не в себе. Версия эта – полная чушь. Если бы Вильгельм хотел войны в 1904-м, он бы ее развязал и без глупых провокаций. И каким бы опытным моряком ни был бы фон Лампе, но найти нашу эскадру ночью он мог только случайно. Так что – сказки битого немца, о которых почему-то помнят англичане. Ничего серьезного.

Ничего серьезного… Дым папиросы помог сосредоточиться. Полдня поисков в библиотеке позволили узнать, что Теодор Фридрих фон Лампе в 1916–1918 годах командовал подводной лодкой германского флота, был судим союзниками за военные преступления, но оправдан то ли за недостатком улик, то ли еще по каким-то причинам.

Чтобы потянуть эту ниточку, было необходимо отправиться в охваченную революционной смутой Германию, или, как она теперь официально называлась, Фольксрепублик Дойчланд.

Есть ли на это время? Придется воспользоваться новейшим видом транспорта – пассажирским самолетом.

Седоусый бортмеханик закрыл узкую дюралевую дверку и быстрым уверенным шагом прошел через пассажирский салон в кабину пилотов. Через самое малое время левый мотор юнкерса чихнул раз, другой и, наконец, заработал. За ним последовал правый, за правым – носовой, и наш самолет, наполненный их мощным гудением, сдвинулся с места и покатил по зеленой траве аэродрома.

Было интересно следить сквозь квадратное окошко, как все ускоряется бег огромных колес, как мелькают аэродромные постройки, вот мелькнула фигура техника с флажком, шум моторов перешел в оглушительный рев, и самолет устремился в небо.