Владлен Багрянцев - Великий воин Албании Энвер Ходжа

Кроме всевозможных проблем на фронте как-то сами собой образовались проблемы в тылу. Энтузиазм народных масс, вспыхнувший было в свете провозглашения Итальянской Советской Республики, постепенно сошел на нет. Конечно, это здорово, когда в твой родной город или деревню приходят вооруженные люди с красными повязками и на главной площади вниз головой вешают продажного мэра или губернатора-фашиста, укравшего половину провинции. Но когда те же самые люди требуют поделиться урожаем (желательно всем) или забирают и младших и старших сыновей в новорожденную армию народной республики — тут уже не до коммунизма, тем более военного, тем более с албанским акцентом. Никто и глазом не успел моргнуть, как в советско-албанском тылу вспыхнули кулацкие восстания; Апулия и Калабрия по ночам стреляли из обрезов и казалось дождаться не могли немецко-фашистских "освободителей"; советское итальянское правительство стремительно впало в левый уклон и строительство социализма на отдельно взятом полуострове забуксовало до полной остановки. Все было плохо; а потом стало еще хуже.

Кольцо окружения вокруг Рима замкнулось в последних числах июля. Из Тираны пришел последний приказ — "сражайтесь до последнего патрона". Еще несколько очагов обороны были организованы в Южной Италии, но даже товарищ Ходжа смирился с очевидным фактом — Италию не удержать. У окруженных отрядов и гарнизонов была только одна задача — потянуть время, пока основные части албанской армии завершат эвакуацию на родную землю. Первой поле боя покинула чудесная албанская авиация, и поэтому господство в небе над Вечным Городом захватили немецко-фашистские бомбардировщики. Когда им, а также гитлеровским артиллеристам надоело утюжить практически беззащитную столицу, в Рим вошла первая волна пехотинцев и танков.

До конца войны было далеко, но эта битва была проиграна.

Пусть даже не все в это верили.

— В этот раз у них ничего не получится, — уверенно заявил Джузеппе, когда маленький отряд остановился на привал. — В этот раз они не пройдут.

Но далеко не все товарищи разделяли его уверенность.

— "Gromami jader na mramor Rima…" — пробормотал стоявший у окна Николай. — Не так я себе это представлял.

Они расположились на отдых на последнем этаже фешенебельного отеля, давно покинутого прислугой и обитателями. Отсюда открывался прекрасный вид на Вечный Город… прекрасный ли? Повсюду, куда не бросишь взгляд, над древней имперской столицей поднимались столбы дыма — над Колизеем и замком Святого Ангела, над термами Диоклетиана и Piazza dell'Esedra, над Палатинским холмом и Palazzo del Quirinale. Рим если и не пал, то собирался пасть в ближайшие часы, и это падение обещало быть самым громким за неполные двадцать семь веков его истории.

— Ну и черт с ним, — неожиданно зло прошипел Джузеппе, проследив за взглядом товарища. — La ragione tuona nel suo cratere, е l'eruzione finale. Del passato facciamo tabula rasa! После победы мы все выстроим заново — еще лучше, еще краше!

— Меня изумляет подобное равнодушие, — неожиданно заговорил до сих пор молчавший Джеймс. Никто не мог понять, из какой англоязычной страны приехал этот парень — Британия, Америка, Австралия? — да какая разница. Здесь не было принято задавать такие вопросы. — Это ведь не памятники старого мира. Это просто памятники. Они должны принадлежать народу — я хотел сказать, всем народам, всему человечеству. Не памятники царям и тиранам, а память об искусстве древних мастеров. Та самая память, которую стремятся уничтожить фашисты. Вот почему мы сражаемся. Потому что они собираются уничтожить все доброе и прекрасное в этом мире. И кто их остановит, если не мы?

— Доберешься как-нибудь до Москвы или Питера — эта речь будет иметь огромный успех, — усмехнулся Николай. — Вот это самое, про память древних мастеров. Жаль, меня там не будет.

— Почему? — спокойно поинтересовался Джеймс.

— А я туда не вернусь, даже если выживу, — теперь пришла очередь Николая исказить лицо в приступе злобы. — Пока этот ублюдок в Кремле сидит…

— Да как ты смеешь про товарища Сталина!!! — немедленно взорвался горячий Джузеппе. — Да я тебя за такое…

— Спокойно, товарищи, спокойно, — привстал комиссар Белуши. — Сейчас не время для подобных политических разногласий. Они только играют на руку фашистам…

— И не в первый раз, — неожиданно охотно согласился Николай. — Вот и в Испании точно так было. Одни за Сталина, другие за Троцкого. А в это время франкисты уже вступали в Мадрид. А когда мы вернулись из Испании, на нас все и свалили. Этот работал на три вражеские разведки, этот на четыре, а этот на пять… Успешно закончил кафедру романских языков — агент шести разведок, не меньше!

— Враги маскируются… — начал было Джузеппе.

— Я, по-твоему, тоже маскировался?! — рявкнул Николай. — Я прямо на твоих глазах убил больше фашистов, чем бойцов в нашем отряде! Зачем? Чтобы втереться тебе в доверие?! Да кому ты нужен?!

— Нет, конечно, — промямлил итальянец, — ты не враг, не предатель, просто дурак…

— Спасибо на добром слове, — расхохотался русский, — объяснишь это следователям в Москве — если когда-нибудь туда доберешься. Не забудь только и сам дураком прикинуться — может быть, тогда не сразу расстреляют. Отправят на очередной фронт мировой революции. Вот как меня отправили. Спасибо товарищу Ходже за наше счастливое детство и светлое будущее! Что скажешь, Белуши?

Албанский комиссар не ответил, погруженный в собственные невеселые мысли. Его положение мало чем отличалось от ситуации, в которой оказался русский товарищ. Когда непобедимая Народная Армия принялась терпеть одно поражение за другим и даже отступать, товарищ Ходжа пришел в ярость. Не менее дюжины албанских генералов отправились к ближайшей стенке. И среди них — сам товарищ Мехмет Шеху! Самый преданный и верный солдат албанской революции, один из величайших албанских полководцев, правая рука товарища Энвера! Если даже Шеху оказался предателем, то что сделают на родине с простым комиссаром Белуши? Ему не было смысла возвращаться. Смерть ждала его по обе стороны баррикад. Уж лучше погибнуть здесь от рук фашистов и стать героем — партия любит мертвых героев. Им можно ставить памятники — ха, памятники! — называть в их честь корабли и школы, изучать их наследие — там, за гробом, они не представляют никакой опасности…

— Но если так — за что мы сражаемся?

Комиссар Белуши даже не заметил, как произнес эти слова вслух.

— За меньшее зло, — немедленно отозвался Джеймс. — Я давно это понял. Не спорьте. Так надо. Таков был изначальный план.

— Хватит болтать, — пробурчал Николай. — Нам пора. Слышите?

Они прислушались. Голос доносился издалека; и сперва ничего нельзя было разобрать, но постепенно он становился все громче, четче и яснее.