Сергей Кротов - Чаганов: Москва-37 [СИ]

Убранство Универмага тоже спартанское, без всяких украшений. Берзин подходит к тяжёлому дубовому прилавку, способному выдержать напор сотен покупателей.

Смотрю на такие же добротные полки: «Ничего такого, что нельзя купить в гастрономах на улице Горького… да, в общем-то, и любом более или менее крупном продовольственном магазине столицы».

Неулыбчивая продавщица делает долговую запись в амбарной книге, но советские рубли тоже в ходу – отмечаю их наличие в ячейках выдвижной кассы, в недрах которой исчезает упомянутая книга. Игнорируем отдел отдел промышленных товаров, выходим на воздух и… едва не попадаем под «лошадь»: вооружённая до зубов искусно сделанным игрушечным оружием детвора изображает тачанку, впереди – три «коня» с недовольными лицами и пропущенными под мышками кусками веревки несутся по дорожке, выбивая «копытами» мелкую каменную крошку.

– В столовую ещё надо заглянуть… – беседует Берзин сам с собой, мы с Головановым крутим головами по сторонам. – отбивные там чудо как хороши. В столовой очередь, перед нами один человек. Не успели занять место в хвосте, как он отходит от кассы.

– Михаил! – Кричит начальник Разведупра. – Вот хорошо, что встретили тебя! Ты куда пропал после ресторана? (И Голованову, поворачиваясь к прилавку). Саш, какие взять?

Кольцов с новеньким орденом Красной Звезды быстро изображает на своём лице дружелюбную улыбку.

– Здорово, Чаганов. – Перекладывает бумажный пакет в левую руку и тянет ко мне правую. – Как успехи?

– Не знаю что и ответить, – шепчу ему в ответ, пряча руку за спиной. – это до того как ты стал на меня бочку катить или после? Не боишься что «чагановская бутса» в голову прилетит?

– Я думал ты умнее… – Криво улыбается Кольцов, опуская руку. – Ты что ж считаешь, журналисты свои мысли да идеи излагают на страницах газет и в радиоэфирах? Тебе пора взрослеть. А вот за твою шутку на «Максиме» мог бы и схлопотать, если бы кто погорячее был на моём месте. «Заказуха выходит… Как я и думал».

– Бочку катят не так… попросили просто осадить тебя, аккуратно. – Отворачивает голову журналист.

«А ведь и правда, гвоздят-то по другому. Со мной выходит как-то не так. На „Максиме“ просто хотели меня выставить не очень далёким, но добрым малым, который растерялся и не знает что сказать, а я взбрыкнул не по делу. С футболом – то же самое. Думали показать молодого человека, который с жаром берётся за любое дело, но толком ничего у него не получается. А тут вдруг получилось! Раз так… тогда вся заслуга – Боброву, а Чаганову – насмешки над бутсой».

– Мишка, идём с нами! – Голос Берзина гремит под сводами пустой столовой.

– Да мне… это, материал к завтрашнему утру сдать надо. – Кольцов вяло защищается, исподлобья поглядывая на меня, но видно, что он совсем не против присоединиться к нашей компании.

– Успеется, – командиры берут его в клещи. – ты нас уважаешь?

– Ладно, пошли, – легко сдаётся Кольцов и берёт под руку лётчика. – только, Александр Евгеньевич, обещай, что посмотришь пару листков. Я книгу писать об Испании затеялся, там есть и пара эпизодов о том, как мы встречались у тебя на аэродроме под Мадридом. Поправишь где заметишь, что я какую-то тайну военную выдаю.

«Моим мнением не интересуется… Могу себе представить что он по напишет о наших встречах».

Просторный лифт легко вмещает нас пятерых в своё чрево. Последней в открытые двери заходит девушка-лифтёрша с комсомольским значком на груди. Встречаемся взглядами в зеркале с ней, занявшей место у кнопочного пульта управления на стене лифта: она отводит глаза и краснеет. Кабина лифта медленно ползёт на одиннадцатый этаж (все пролёты одинаковой высоты, всё здание – 50 метров), всё это время девушка борется с желанием посмотреть в мою сторону. На лестничной клетке с кафельным полом в виде шахматной доски – только две квартиры.

Окна в квартире выходят на обе стороны: из гостиной – на Москва-реку и Водотводный канал (вижу, что на строительной площадке Дворца Советов начинается монтаж железных конструкций первого этажа), из кухонного окна – верхушки Кремлёвских башен. Берзин не может найти рюмки, поэтому разливаем коньяк в кофейные чашки.

– За новоиспечённых орденоносцев! – Лезу я поперёд батьки.

Сдвигаем чашки (традиции обмывать ордена в прямом смысле ещё нет) и немедленно выпиваем, закусываем чем послал нам советский колхозник и кооператор.

– Алексей, ты не подумай, – тяжело вздыхает Берзин. – я тебя два раза включал в представление: за самолёт (Кольцов навострил уши) и за гостиницу (кивает головой). К Красному знамени. И два раза в Москве тебя зарубили.

«Понятно, осадили меня аккуратно… Тогда выходит, что Ежов здесь не при чём. Представление шло на Ворошилова. Сталин? Очень может быть. Хочет увести меня из под ударов завистников? Вполне возможно».

– И в мыслях не было, Ян Карлович. – Говорю вполне искренне. – Какие мои годы? (Сидящие за столом «старики» до сорока согласно кивают головами). Думаю, не хотят засвечивать меня и секретную связь. С вас вот, Михаил Ефимович, наверняка тоже подписку взяли?

– Было дело. – Подтверждает он, достаёт из кармана рукопись и подсовывает её Голованову.

– Хорошо, если так. – Встаёт из-за стола Берзин. – Пойдём, Алексей, на лестницу покурим.

Поднимаемся на один пролёт к месту остановки лифта на этаже, поворачиваемся к окну: перед нами изумительная вид Москвы на восток с высоты птичьего полёта.

– Я вот о чём хотел тебя попросить. – Вполголоса совершенно трезвым голосом говорит он. – В германском посольстве в последнее время отмечена необычная активность: люди какие-то приезжают и уезжают, радиограммы туда – сюда зачастили. Очень мне любопытно, что они там затевают.

– Вы это, Ян Карлович, видимо, о дешифровке радиограмм? – (Тот кивает головой). – То я регулярно получаю от вашей службы радиоперехвата шифровки… некоторые из них имеют пометки «из германского посольства». Кстати, вы уверены, что они именно оттуда?

– Уверен. Мы пеленгуем их радиопередатчик. – Берзин видит моё удивлённое лицо и поясняет. – Каждое диппредставительство имеет право вести радиопередачи только со своей территории, в определённые часы и только на заранее согласованной частоте. Мы за этим следим строго, а немцы не нарушают.

– Если так, – Внизу на лестнице послышалось затихающее цокание подковок чьих-то сапог, делаю паузу и через минуту продолжаю. – то ситуация складывается безрадостная. Германцы используют для шифрования этих сообщений четырёхроторную «Энигму»…

– Откуда ты это взял? – Пришла очередь удивляться начальнику Разведупра.

– Помните, Ян Карлович, – начинаю рассказ издалека. – на аэродроме под Мадридом я расшифровывал немецкие радиограммы?