Александр Михайловский - В дни Бородина [СИ]

Я косилась на девочку чуть опасливо, стараясь сдержать новые позывы покашлять. Я решила, что мне лучше много не разговаривать, чтобы не вызывать очередной приступ.

И тут моя спасительница взяла меня за руку и тихим, успокаивающим голосом произнесла:

– Вы не волнуйтесь, Надежда Андреевна. Ну курите – ну и что. Это же ерунда, ничего в этом нет позорного, просто дурная привычка, от которой вполне можно избавиться. А вы знаете, мы как раз и идем к тому человеку, который поможет вам освободиться не только от этой привычки, но и от многого другого, что мешает вам жить полноценной жизнью… Я веду вас к Анне Сергеевне. – Моя сопровождающая сделала вескую паузу. – Знаете, кто это такая? О, Анна Сергеевна – это могущественная богиня разума…

Девочка закатила глаза, подняв кверху палец, очевидно, давая мне понять, что уже сейчас я должна проникнуться к этой неведомой мне женщине священным благоговением.

– Она избавит вас от этой гадкой привычки за пять секунд, зуб даю! – Матильда-Адель хитро улыбнулась и крепче сжала мою руку. – Между прочим, Анна Сергеевна – моя учительница и мой друг! Она очень хорошая! Вы не бойтесь. Вам даже говорить ей ничего не придется – она сама залезет внутрь вашей головы… ой…

Матильда-Адель резко умолкла и совсем по-детски закусила палец, словно раскаиваясь в досадной оплошности. Что ж, на моем лице, видимо, и вправду отразился испуг. Просто я вообразила себе описанное слишком буквально. Кто ж их знает, этих странных женщин-пришелиц, какие у них методы…

А девочка тут же затараторила:

– Ах, ну я не так выразилась… Вы не бойтесь, вам совсем не будет больно… Анна Сергеевна работает очень аккуратно, она отличный специалист! О, да ведь мы уже пришли!

Она выдохнула с облегчением. Перед нами была массивная дверь, сделанная, казалось, из одного куска отполированного до блеска дуба.

– Свои, – заговорщицким тоном произнесла моя провожатая, после чего эта дверь сама бесшумно распахнулась и мы вошли внутрь…

Когда я очутилась внутри этого помещения, то поначалу мне показалось, что я попала в какой-то мир абсурда, где запад мешался с востоком: расстеленные повсюду толстые ковры и разбросанные подушки как в каком-нибудь султанском гареме соседствовали с мебелью прямоугольных форм вполне европейского вида. Но этот абсурд не нес в себе никакой угрозы и воспринимался мной вполне благожелательно. По крайней мере, на первый взгляд. Собственно, я не была склонна обращать особое внимание на детали, а потому не слишком приглядывалась к интерьеру. Но было там и то, что ошеломительно повлияло на первое впечатление. Это была удивительная кукла, которая сразу же приковала к себе мое внимание. Она сидела возле резного зеркала, улыбалась, болтала в воздухе ногами и махала мне рукой… Да-да, кукла была живая, и в то же время было видно, что это действительно кукла, а не маленький человечек-гомункулус… Эта кукла даже, кажется, что-то тихо говорила мне писклявым голоском, да только с непривычки я ничего не разобрала…

И я так на нее засмотрелась, на эту куклу, что с трудом оторвала от нее глаза, когда увидела ту самую женщину, к которой меня и вела Матильда-Адель. Я сразу ее узнала. Образ ее со слов Матильды-Адели вполне отчетливо нарисовался в моем воображении. Она была необыкновенной. Достаточно молодая и очень красивая. Статную фигуру ее весьма соблазнительно обтягивало серебристо-серое трико невиданного покроя; странно было видеть такое одеяние на женщине, которая не скрывает своего пола. А она даже не то что не скрывала, но и подчеркивала: каждая деталь ее внешности, ее одежды была исполнена выразительной женственности… Росту она была достаточно высокого, хоть не чрезмерного; и из-за пучка роскошных волос на макушке казалась еще стройней и выше. И в волосах ее были заметны пряди рубинового цвета. Наверное, именно так должна выглядеть сказочная фея… Что ж, теперь мне пришлось воочию убедиться, что они и вправду существуют.

Она приближалась к нам из глубин этой комнаты, и на лице ее расцветала приветливая улыбка. В зеленоватых глазах ее светилась доброжелательность. Кроме того, глаза эти были так проницательны, словно знали все тайны мира, но наряду с этим они говорили о том, что их владелице в значительной степени свойственны сочувствие и любовь. «Богиня разума»… Так, кажется, выразилась о ней юная мадмуазель? Да, эта женщина была похожа на богиню. На Цирцею, которая либо превращает мужчин в свиней, либо возносит их до богоподобного состояния. Рядом с ней я вдруг показалась самой себе убогой и ущербной, больной и глубоко несчастной…

– Анна Сергеевна, – пискнула Матильда-Адель, – эта Надежда Дурова. Я привела ее к нам, потому что в лечебнице ее могли застукать, что она женщина. И вообще, она очень несчастная: много курит и всего боится. Помогите ей, пожалуйста, я вас очень-очень прошу.

Выслушивая все то, что говорила Матильда-Адель, я, испытывая смятение чувств, опустила голову. А Анна Сергеевна, не обращая внимания на мое смущение и подойдя ко мне почти вплотную, произнесла очень приятным, мелодичным голосом:

– Здравствуйте, Надежда Андреевна. Очень рада видеть вас у себя… Присаживайтесь, пожалуйста, и расскажите мне, что вас беспокоит…

Четыреста шестьдесят четвертый день в мире Содома. Заброшенный город в Высоком Лесу.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

При первом взгляде Надежда Дурова показалась мне загнанной в угол зверушкой, хотя она и старалась держаться уверенно и невозмутимо, как подобает существу мужского пола. Но меня не обманешь! Даже не входя в ее средоточие, я уже видела скорчившуюся там маленькую девочку, с рождения обделенную материнской любовью. Несмотря то, что мы с ней биологически были одного возраста, мне захотелось обнять этого испуганного ребенка и прижать к своему сердцу, как еще одного из своих гавриков. Но я не могла этого сделать. Ведь она хотела казаться сильной… Она хотела бы быть мужчиной, бедная Надя. Она думала, что только мужчинам в этом мире живется легко и свободно, что лишь им доступны свобода и право выбора своей судьбы. Что ж, неудивительно… Этот взгляд привила ей как раз ее мать. Мать, которая тоже изначально обладала очень свободолюбивой душой, но ей не удалось стать по-настоящему счастливой (иначе она бы не выбрасывала маленькую дочь из экипажа и после не обозлилась бы на весь мир за то, что тот не дал ей всего желаемого). Мать Надежды всю жизнь сетовала на женскую долю, говоря, что быть женщиной – настоящее проклятие… Естественно, сознание девочки значительно исказилось. Ведь любой психолог знает, как сильны в нас установки, данные в малолетстве родителями, даже невзирая на наше отношение к этим родителям. Эти психоэмоциональные программы постепенно разрушают нас, извращая отношение к себе и к миру.