Дмитрий Евдокимов - Другие правила [litres]

– Что, Янош тоже захочет отомстить князю лично?

– Это вряд ли. Просто он может не одобрить ваши методы.

– Всё в рыцарство играет? Жизнь его ничему не учит?

– Он так воспитан, уже вряд ли изменится.

– Да, проблема, – задумчиво протянул тот, кого называли капитаном, а также Джонсоном, – но мне нужно два-три дня. Следовать дальше с людьми Курцевича небезопасно, они слишком непредсказуемы. Здесь я еще смогу удержать их от необдуманных поступков, а в дороге может приключиться всё что угодно. Дорога всё спишет. Нужно ждать, когда прибудут мои люди со специальным экипажем, и через неделю мы будем уже на палубе корабля.

– Скорее бы! Не нравится мне настроение этого Курцевича!

– Находись всё время поблизости, Стивен, и в случае чего зови меня. Хозяин поместья действительно не в себе от жажды мести.

– Хорошо, господин Джонсон, – ответил неведомый мне Стивен, – пленника продолжать поить?

– Здесь я всецело полагаюсь на твой опыт, – после непродолжительного молчания отозвался Джонсон, – мне нужно, чтобы он не умер от истощения, но и не возвращался полностью в адекватное состояние.

– Хорошо, тогда я уменьшу дозу и буду подмешивать ее не в молоко, а в мясной бульон.

– Как скажешь, Кларк, как скажешь. Мне важен результат. А он случайно не слышит нас сейчас? – внезапно сменил тему капитан, и я почти физически ощутил, с каким интересом он сейчас всматривается в мое лицо.

– Может, и слышит, – безразлично ответил Стивен Кларк, – но считает, что всё это лишь часть его сна.

– Что ж, князь Бодров, интересных вам сновидений. Надеюсь, пробуждение вас очень удивит!

На этом Джонсон и Кларк сочли аудиенцию оконченной и покинули помещение. Как только за ними прогромыхали запираемые засовы, я осторожно открыл глаза.

Черт! Я в темнице! Черт! Черт! Черт! Как так получилось? Я же прекрасно помню, что мы благополучно завершили миссию и вернулись в Таридию. Алешка со своими будущими родственниками из династии Бржиза умчался в столицу, полки направились к местам дислокации, на зимние квартиры. Григорянский с обозом и артиллерией двигался впереди, я с частью белогорцев и драгунами замыкал шествие. Мы даже от границы уже достаточно далеко ушли, как же так? Где случился прокол? Неужели снова ко мне подобрались через пищу? По всему выходит, что так! Это мне, глупому, в назидание – нужно было еще после первого инцидента выводы делать, а не отмахиваться, легкомысленно списывая всё на случайное попадание «под раздачу» при покушении на Федора.

Так-то и сходится – всё ведь было спокойно, я находился на своей территории, в окружении своих людей. Засада? Нападение? Не помню ничего такого! Был постоялый двор на окраине села Серово, как он там назывался? Да никак не назывался, просто постоялый двор без названия. Я поужинал в общем зале и отправился спать в комнату, на второй этаж. Иванников остался, чтобы передать письма фельдъегерям, Игнату я сам разрешил распоряжаться личным временем на свое усмотрение – своя территория, опасности нет, все расслабились. По всей видимости, зря. Потому и вышло так, что я спокойно лег спать в съемной комнате постоялого двора, наполненного нашими солдатами и офицерами, а проснулся в темнице где-то на улорийской территории! Да не где-то, а в доме Курцевичей, моих заклятых врагов!

Как там его? Анджей? Сынуля, значит, того самого, который был коронный маршал. Как звали-то покойничка? Вроде бы Войцех. Впрочем, какая разница, кого из них как зовут? Важно то, что я в большой беде. Но Курцевич – это только половина проблемы! Есть еще неизвестный мне капитан Джонсон и интересы его страны. Скорее всего, никакой он не Джонсон, но дела это не меняет, как и того, что страна, об интересах которой он так ревностно печется, – Фрадштадт.

Даже затрудняюсь ответить, кто для меня хуже. С одной стороны, два раза не убьют, зато с другой – помучить могут за двоих. Судя по всему, фрадштадтец ни в грош Курцевича не ставит, он просто воспользовался его помощью, сыграв на жажде мести за отца. А теперь просто собирается увезти меня на Острова, оставив улорийца с носом. Хорошо это или плохо для меня? Да черт его знает! Проживу я чуть подольше, но и мучиться буду дольше. Знаю я довольно много и вряд ли смогу вытерпеть всё, что смогут предложить мне островные мастера пыточных дел. А может, удастся поторговаться и поводить заносчивых и самоуверенных фрадштадтцев за нос? Это вряд ли, такое только у самых удачливых разведчиков бывает, и то только в фильмах. А прототипы этих героев почти все поголовно плохо заканчивали. Так что самое лучшее для меня – это побег, но об этом сейчас можно только мечтать.

Ладно, время подумать над своим безвыходным положением у меня еще будет, а сейчас нужно хотя бы осмотреть свою камеру.

Я достаточно долго неподвижно лежал, вслушиваясь в установившуюся вокруг меня тишину, чтобы быть уверенным в отсутствии в камере кого-либо еще. Тем не менее, с трудом разлепив веки, я очень осторожно, стараясь не шевелиться, еще какое-то время косил глазами по сторонам. Впрочем, поначалу несколько минут пришлось просто привыкать к темноте, только после этого я смог хоть что-то разглядеть.

В темнице было мрачно. Ну а как еще бывает в темницах? Стены выложены из необработанного камня, потолок бревенчатый, пол из огромных каменных плит – интересно, для чего? Может, это еще не самый нижний уровень? В противном случае пол был бы земляной или вымощенный камнем.

Где-то наверху снаружи пробивалась узкая полоса света. Я запрокинул голову назад и обнаружил на высоте примерно двух с половиной метров маленький оконный проем. Толщина стен не позволяла видеть через него ни небо, ни что-либо вообще снаружи, а только лишь пропускать немного света и обеспечить доступ воздуха с улицы – вот и всё, на что годилось это окошко.

Дверь на вид массивная, из плотно пригнанных досок, в пяти местах скрепленных железными полосами. Никаких решеток. Никаких факелов или свечей – застенки Сыскного приказа в части комфорта могли дать фору моей нынешней камере. Ложе тоже отсутствовало. Лежал я просто на ворохе соломы, в одной рубахе и подштанниках, накрытый какой-то мешковиной. В общем, в темнице было темно, сыро и холодно. Не так холодно, как могло быть, учитывая морозный декабрь на улице, но вполне достаточно, чтобы изможденного каким-то сонным пойлом и почти раздетого узника пробирала дрожь.

Нужно подниматься. Движение – это жизнь, тем более что естественные потребности организма не справлялись несколько дней. Кстати, несколько – это сколько? Минуты три я напряженно пытался вспомнить хоть что-то, позволяющее определить проведенное в бессознательном состоянии время. Ничего не вышло. Это могло быть и два-три дня, и неделя. Где находится поместье Курцевичей, я тоже не знал, так что возможности прикинуть время по разделявшему две точки расстоянию не было.