Дмитрий Евдокимов - Другие правила [litres]

Так что же мне сделать с Воротынским? Просто по-тихому выдворить из страны? Или, что называется, помножить на ноль? Нет человека – нет проблемы? Вот не хочется так думать, хотя с позиции чистой логики это был бы идеальный вариант. Но в кого бы мы все превратились, если бы руководствовались в своих действиях исключительно чистой логикой?

– И что он делает? Как себя ведет?

– Нервничает и просит о встрече с вами, – ошарашил меня своим ответом Ольховский.

– То есть?

– Пять дней назад он под нашим наблюдением выходил из гостиницы в гриме. Было это как раз в день бракосочетания Алексея Федоровича. Он смешался с толпой, пытался приблизиться к шествию, когда молодожены и гости шли от храма, но мои ребята забеспокоились и скрутили его по-тихому. Оказалось, что хотел передать вам письмо с просьбой о встрече, – подполковник протянул мне смятый листок, – после этого мы вернули его в гостиницу и стали ждать, когда у вас будет время для встречи. Кстати, адрес проверили на предмет сторонней слежки, всё чисто.

То есть сотрудников ведомства Глазкова поблизости не обнаружено.

– Что же ему нужно?

– Не могу знать, не говорит.

Очень жаль, что не говорит. Это могло бы значительно облегчить мою жизнь. Хотя чего я мучаюсь-то? Могу просто отдать приказ, люди всё исполнят. Или, невелика беда, сходить да поговорить с товарищем? Так сказать, расставить все точки над «ё», чтобы больше не тянуло на разговоры.

– Хорошо, Петр Сергеевич, пожалуй, схожу, может, что-то важное.

– Безопасность мы обеспечим.

– Хорошо, а что там у нас с господином Олстоном, письмо доставили?

– Не извольте беспокоиться.

Я рассудил так: если уж принял решение идти на встречу, то нечего откладывать ее в долгий ящик. Чем дольше Воротынский находится в Ивангороде, тем больше вероятность, что кто-то еще его обнаружит.

Опальный граф обитал в гостинице средней руки «Синица», располагавшейся на юго-западной окраине столицы. Я вошел в занятую им комнату один. При этом Игнат остался в коридоре, а обе смежные комнаты были предусмотрительно заняты служащими контрразведки. На всякий случай. А случаи, как известно, разные бывают.

– Миха! – сидевший на кровати Воротынский отставил в сторону гитару и подскочил, протягивая мне руку для пожатия.

– Не могу сказать, что так уж рад тебя видеть, Андрей Михайлович, – сдержанно ответил я, но руку ему всё же пожал. – Ты хотел меня видеть?

– Не радостно ты встречаешь старых друзей, Миха, или действительно в Князя Холода превращаешься?

– Давай обойдемся без лирики, – на этот раз мне удалось сохранить бесстрастное выражение лица, но как же достали уже меня эти сравнения!

– Черт с тобой, без лирики так без лирики! – Андрей облизнул пересохшие губы и порывисто указал мне на придвинутый к столу стул, а сам занял место напротив, на лавке.

– Ну? – требовательно спросил я, видя, что собеседник никак не может начать разговор.

– Михаил, – Воротынский посмотрел мне в глаза, и взгляд его был при этом на редкость тосклив. – Для начала я должен спросить тебя, не дашь ли ты мне ответ на вопрос, прозвучавший при нашей последней встрече? Если ты ответишь положительно, то это очень многое поменяет.

– Ты что, издеваешься? – У меня кровь ударила в голову при одной только мысли, что я сюда пришел снова выслушивать бред о смене правящей династии.

– Не сердись, – граф выставил вперед руки, – я должен был спросить.

– Я тебя в последний раз спрашиваю, чего тебе от меня надобно? – если продолжит нести подобный бред, то встану и уйду. Я уже решил.

– Я написал тебе письмо, меня заставили. Его отправили обычным курьером, так что ты сам понимаешь, кто его прочел раньше тебя.

– Та-ак, – вечер перестает быть томным, – и что в том письме?

– Много намеков на наше тесное сотрудничество, на наличие определенных договоренностей, на недовольство проводимой царем политики и тому подобный бред, имеющий обыкновение находить живой отклик у помешанных на теории заговора людей.

Очень мило. Мои фрадштадтские «друзья» решили подкинуть мне вот такую примитивную свинью. Дешево и сердито. Не думаю, что даже в прежние времена подобная бумага возымела бы какое-то действие, Глазков без одобрения Ивана Федоровича на репрессии в отношении царского родственника не решится, а царь-батюшка наш слишком мягок сердцем, чтобы на основании чужих писулек избавиться от такого полезного человека. Правда, можно под эту бумагу подвести, так сказать, базу из состряпанных доносов, писем, подписанных моим подделанным почерком, и тому подобных гадостей, но как-то не верится. Это могло сработать раньше, сейчас же моя репутация и положение во власти не допустят даже малейших подозрений в предательстве. Но всё равно неприятно.

– Ты написал под диктовку компрометирующее письмо и следом помчался предупреждать меня? Что же ты сказал своим хозяевам? Как тебя отпустили?

– Обидные слова говоришь, Михаил, – кулаки Воротынского сжались, на скулах заиграли желваки, видимо, задели его мои слова за живое, – на Островах сказал, что по делам наследства нужно съездить, на свой страх и риск. Никому я там особо не нужен, чтобы удерживать меня насильно.

– Ну, хорошо, тебе-то самому какой резон так рисковать?

– Довод, что хотел предупредить товарища о неприятностях, не принимается?

– Андрей, я же просил тебя убрать из нашей беседы всю лирику, – я сопроводил свою фразу тяжелым вздохом, – если следовать логике, то тебя могли послать вслед за твоим письмом, чтобы попытаться убить меня. Да-да, вызвать вот так банально на беседу и убить. Сохранностью твоего бренного тела при этом пренебрегли, для Фрадштадта это очень выгодный размен. Но это если следовать логике, что-то вот мне подсказывает, что логикой здесь не очень-то пахнет. Так что давай-ка ближе к делу. К настоящему делу.

– К делу, Миша? Хорошо, можно и к делу! – граф Андрей порывисто вскочил, заставив меня судорожно сжать рукоять спрятанного в рукаве ножа, но нет – нервно тряхнув кудрями, он принялся быстро ходить взад-вперед по комнате. – А дело такое, Миша, что совершил я огромную ошибку! И теперь готов многое отдать за ее исправление! Помоги, Миша, помоги! – тут Воротынский меня и вовсе ошарашил, грохнувшись передо мной на колени. – Христом Богом тебя молю, помоги вымолить прощение у Ивана Федоровича! Помоги вернуться в Таридию, я заслужу, ничего не пожалею, жизнь отдам за прощение!

Эк развезло некогда надменного и уверенного в себе человека! А ведь всего года два назад, при нашей случайной встрече, он буквально источал веру в свою правоту. Нелегка, видать, жизнь на чужбине. Всё оттого, что не нужно было ввязываться в политические игры, дружок.