Алексей Вязовский - Я спас СССР! Том I

— Мы официально зарегистрированы Министерством культуры.

— Опять Фурцева! — рядом зашевелились члены Президиума.

— Да ей закон не закон!

— Товарищи, тихо, пожалуйста — Хрущев взмахнул рукой — В постановлении от 32-го года не было запрета на создание новых творческих объединений. Лишь о роспуске старых.

— Но Минюст имеет инструкцию на этот счет — вновь встрял вредный Суслов.

Вот же зараза, никак не уймется! Надо срочно спасать Метеорит. Я перехожу в режим «форсаж», взвывает Слово в голове.

— Товарищи, почему милиционеру трудно исполнить супружеский долг? — интересуюсь я у мужчин за столом. На меня с интересом смотрят все — и Хрущев с Брежневым, вижу хитрые глаза Микояна и Черненко, даже у Андропова с Сусловым появляется на лице что-то живое.

— Потому что он живет по инструкции, а по инструкции положено сначала исполнить два супружеских долга в воздух.

Дружный хохот пугает официанта, который в этот момент наливает мне минералку. Он вздрагивает и несколько капель проливается на скатерть. Но никто этого не замечает. Хрущев вытирает слезы, Брежнев бьет меня по плечу.

— Это я к тому — продолжаю мысль, после того как все отсмеялись — Что жизнь, Михаил Андреевич, сложнее инструкций.

Суслов пожимает плечами. На его лицо вернулась привычная хмурая мина, но мне он больше не возражает.

— Наш человек! — Хрущев громко сморкается в большой белый платок — Клуб твой разрешаю. И сегодня помощники позвонят в хор Александрова. Леонид Ильич, проконтролируй. Как будет запись гимна — мне на стол. Послушаем на Президиуме, что получилось.

— Хорошо, Никита Сергеевич — Брежнев согласно кивает.

Окружение Хрущева теряет ко мне интерес — люди возвращаются к еде и застольным разговорам. Я тоже налегаю на деликатесы — обеденное время, надо подкрепиться. Разговоры вокруг сплошь нейтральные и даже мрачные. Обсуждают смерть Маршака и его похороны, пожизненный срок Нельсона Манделы, который тот получил на днях. Обращает внимание на себя тихая беседа Косыгина с двумя мужчинами. В одном я узнаю Подгорного, в другом — Воронова. Оба — члены Президиума — их портреты висят в красном уголке общаги. Косыгин осуждающе говорит о новом Гражданском кодексе РСФСР. В нем отменили сталинскую статью о производственных артелях и кооперативах. Классика жанра. Вместе с водой выплеснули ребенка.

— Леонид Ильич — я поворачиваюсь к жующему Брежневу, тихонько спрашиваю — А вы на каком фронте воевали?

— Сначала на Южном, потом на Северокавказском.

— А как же начальник политотдела 4-го Украинского фронта?

— Это потом уже было, после переименования — Брежнев откладывает вилку, внимательно на меня смотрит — А ты с какой целью интересуешься?

— Вы же и в освобождении Новороссийска участвовали? — продолжаю гнуть свою линию я.

— Точно. Ранен был, сорок раз на плацдарм выезжал.

— Вот бы написать книгу об этом! — мечтательно говорю я — Можно назвать Малая земля. Так же плацдарм назывался?

— Так — интерес Брежнева все больше растет — А про что книга?

— Как про что? Про подвиг наших солдат. Можно книгу сделать на основе ваших воспоминаний.

— Так это уже мемуары будут!

— И что? Мемуары про войну — это очень важно, Леонид Ильич! Фронтовики будут постепенно уходить из жизни, и кто тогда расскажет нам, молодому поколению, как все было на этой войне?!

— А то, что рано Леониду еще свои мемуары писать — вмешался в разговор Хрущев, который как оказалось внимательно нас слушал — Я к своим даже еще не приступал. А я старше его по званию!

Народ вокруг посмеивается.

— А Жуков-то уже пишет! — раздается голос Суслова слева — И еще неизвестно, что он там «навспоминает».

Хрущев хмурится.

— А если он передаст свою рукопись на Запад? — вкрадчиво поддакивает Суслову Андропов.

Черт, как не вовремя они начали грузить Никиту этим! Ничего Жуков не передаст, и мемуары у него будут очень корректные, ими вся страна зачитываться будет.

— Надо поручить товарищу Захарову как-нибудь образом заглянуть в бумаги маршала. Аккуратно! — решается Хрущев. Потом вдруг подозрительно на меня смотрит. Я делаю вид, что поглощен десертом.

Никита смотрит на часы — Так, товарищи, скоро начало сессии, давайте закругляться.

Чиновники заканчивают обед, начинают расходиться.

— Русин, я тебя запомнил. — Хрущев тыкает пальцем в меня — За гимн тебя Федин в Союз писателей примет.

— Уже принял, спасибо, Никита Сергеевич.

— Вот! Давай, старайся. Партия своих не забывает.

Я промокаю салфеткой рот, встаю.

— Алексей, погоди… — Брежнев тоже встает — Я тебя провожу.

Мы выходим в коридор, идем в сторону зала заседаний.

— Ты вот что — 2-й секретарь оборачивается, машет свите рукой, чтобы отстали — Идея с мемуарами мне понравилась. Есть в этом что-то… — Брежнев шевелит пальцами — правильное!

Ага, сработала ставка на тщеславность Ильича. Сколько в прошлой моей жизни пришлось зубрить с учениками эту Малую землю и Целину с Возрождением. А золотые звезды героя СССР? Не дай бог, ученик ошибется в их количестве!

— Как вообще такие мемуары готовятся?

— Очень просто. Я записываю ваши воспоминания, потом пишу от 1-го лица. Как будто вы — автор. Каждую новую главу сначала согласовываю с вами.

— А на обложке мое имя будет? — понижает голос Брежнев.

— Разумеется.

Мне кровь из носу надо попасть в ближний круг Леонида Ильича. Отстранение Семичастного вряд ли затормозит заговор. Слишком многие заинтересованы в том, чтобы скинуть Хрущева.

— Только…

— Ну, говори!

— Это большое дело, требует много времени, мне придется на время оставить всю остальную работу… — я притворно опускаю глаза. Брежневу нужна внятная мотивация. Намек на деньги — это ему понятно.

— Конечно, Алексей! По оплате договоримся, даже не сомневайся. Давай вот что… Сегодня и завтра тяжелые дни, приезжай ко мне на Ленинские горы послезавтра. Часикам к 6-ти вечера. Помощник заедет за тобой в 5-ть.

— Зачем заезжать? Я живу в общаге МГУ — это совсем рядом с вами. Пешком дойду.

— Ну, тогда запоминай адрес. Ленинские горы, Воробьевское шоссе, дом 11.

Мы жмем друг другу руки, и уже помощник Ильича проводит меня за кулисы Дворца съездов.

Сам доклад происходит буднично. Сначала на трибуне потея, выступает по бумажке какой-то шахтер. Потом доярка — передовичка. Наконец, приглашают меня. Зал смотрит с интересом, но депутаты явно устали, кое-кто даже зевает, прикрывая рот рукой. Из первого ряда мне неожиданно подмигивает Гагарин. Я ему тепло улыбаюсь в ответ и начинаю свой спич. Доклад длится около получаса, хлопают вяло, без искры. Народ после обеда разморило, да и сами выступления — скучный официоз.