Виктор Перестукин - Последний довод главковерха [СИ]

Да, это выражение и используют бойцы, распространяя обо мне слухи, Джалибек не раз говорил.

— Вот меня зло взяло, точнее, любопытство, — поправился полковник, — раньше сплетни ходили, а то документы пошли. Смех!

— И что же тут смешного? — Начинаю заводиться я.

— Ну, Егорова я быстро на место поставил, чтобы он не особенно про нашу косорукость распевал. А сейчас я хочу самого тебя за язык поймать…

— Я-то причем, товарищ полковник? Разбирайтесь с Егоровым, Ивановым или Петровым, с кем хотите. Я тут лежу, никого не трогаю, только что примус не починяю. Может, Вам вправду примус починить нужно, так…

— Какой еще примус?! Ты, Лапушкин, говори, да не заговаривайся! — Полковник вскочил, схватил сиденье-ящик и грохнул его наверх штабеля, обрушив целый ряд других, стойка, поддерживающая навес, свалилась, брезент опустился, обрушив прямо на мою перину потоки скопившейся на нем воды. Старшина, заведующий обозом, спрятался за штабелями с глаз развоевавшегося полковника, а тот, схватив лошадь за повод, чуть не волоком потащил ее в сторону штаба, не обращая внимания на скачущего вокруг него возницу.

— Если ты мне сейчас первый же снаряд посередине немецкой батареи не положишь, я тебя, Лапушкин, сразу и навсегда от всех болезней вылечу!

Ну, все, Фантомас разбушевался! Злиться было бесполезно, взывать к доводам рассудка тоже, оставалось посмеяться над устроенной взбесившимся полковником клоунадой, что я потихоньку и делал. Теплый дождь не мог испортить мне настроения, я уже и так до костей промок под устроенным грозным богом войны водопадом. Тот тащил лошадь, время от времени зло на меня оглядываясь, и за этими оглядываниями свернул не в ту сторону.

— Товарищ полковник, если мы в штаб, то это туда!

Генерал с сопровождающими уже уехал, и возле блиндажа штаба полка под дождем мокло все наше командование во главе с Дергачевым. Полковник, завидев удивленных людей, как-то сразу сдулся и сник, даже не верилось, что он только что клокотал действующим вулканом.

— Мы тут с товарищем Лапушкиным пострелять по немцам решили, — смущенно объяснил он наше странное появление. — Вы, товарищ майор, соедините меня с Филипповым.

Весь прикол ситуации заключался в том, что если боевые порядки дивизии даже после уплотнения фронта растягивались на тридцать километров, то весь шестой стрелковый корпус был разбросан на добрую сотню, и видеть пушки артполка Винарского я никак не мог. Однако бравый артиллерист зря рассчитывал на образцовый порядок в системе нашей связи. Прямой линии между полком Дергачева и штабом Винарского быть, конечно, не могло, звонить приходилось через посредство штаба нашей дивизии, а потом штаба корпуса, и ждать, что весь этот лабиринт проводов вдруг возьмет, и сработает идеально, было в высшей степени наивно.

Вся толпа народу втиснулась в штабной блиндаж, меня тоже внесли внутрь, разместив полулежа на лавке, командиры гоняли чаи и связистов, в воздухе висели густые полосы табачного дыма и русского мата, время шло, связи не было. Через полтора часа бесплодного ожидания грозный бог войны занял у штабистов лошадь и под непрекращающимся дождем убрался восвояси.

Мне помогли выйти из блиндажа и взгромоздиться на повозку, возница устроился на передке, подтянув ремни управления, и был готов включить переднюю передачу, как из сплошной пелены набравшего силу дождя вывалился еще один заляпанный с ног да головы всадник.

— Стойте! — И свалившись с коня в жидкое месиво, поскальзываясь, проскочил в штабной блиндаж.

Стоим, ждем, мокнем.

Через минуты из блиндажа вышел Дергачев, и по его мрачному лицу стало ясно, что случилось нечто очень серьезное. Он подошел к вознице, сказал тому несколько слов, и тот, спрыгнув с повозки, исчез в мокрых кустах. Потом наклонился ко мне так, словно возница еще не ушел и что-то мог слышать, вполголоса сказал:

— В штаб Лобанова приехали особисты, старлей с сопровождающим. Ищут тебя, перепутали полк. Там был в это время Попырин, услышал, прислал человека, ты его знаешь.

Рядом с майором возник остановивший нас всадник, в котором я только с подсказки Дергачева узнал злобного лейтенанта Панкина. Он взобрался на повозку и занял место ушедшего возницы.

— Поедем в соседнюю дивизию, она из другой, двадцать шестой армии, что еще лучше. — Объяснил Панкин. — Там ляжешь в госпиталь. Хрен найдут.

Спасти красноармейца Лапушкина! Считает ли Попырин с Панкиным, что обязаны мне жизнью, и возвращают долг, или просто делают доброе дело? Ребята, конечно, молодцы, но выводя меня из-под удара, они сами рискуют головой. А чего мной славный НКВД-то заинтересовался? Грех за мной только один, хищение денег, полученных от немцев за пленных, ну и сам обмен, конечно. Должно быть, тот шустрый капитан, фамилия которого у меня где-то записана, а по памяти я ее сейчас и не вспомню, наверное, он попался на чем-то горячем. И сдал меня.

Дождь ослабел, постепенно пойдя на убыль, и прекратился. Лошадь шлепала копытами по свежим лужам, иногда поскальзываясь на размокшей глине, колеса вязнут в колеях, разбрызгивая жидкую грязь. Из-под кустов, навесов, из землянок лезло тыловое воинство, копошилось под деревьями, обделывая свои хозяйственные делишки, спешило по раскисшей дороге пешком, верхом и гужом, навстречу нам и попутно. Никому не было дела до того, куда везет рыжий конь лейтенанта-возницу и лежащего красноармейца в прилипшей к телу гимнастерке под мокрым одеялом, накинутым на ноги. Никаких постов, проверок документов, ничего, будь ты трижды диверсантом Третьего Рейха, иди, куда хочешь и делай, что заблагорассудится.

— Попырин говорит, что особисты были странными. — Делится беспокоящими его мыслями Панкин.

— В чем странными? Попырин думает, что шпионы? Ну, диверсанты? — Подтягиваюсь ближе к лейтенанту.

— Нет, не в этом дело, их наш энкавэдэшник знает, только они не нашего корпуса, а соседнего. И тебя должны были в соседний корпус доставить.

— Ты откуда знаешь, они что, документы показывали?

— Меня там совсем не было, а как Попырин это узнал, я не спрашивал, не до того было, все бегом да бегом.

— В соседний корпус доставить… Ну, мало ли…

— Если бы все нормально, они должны были местного особиста подключить, для содействия. А они как будто тишком действуют, чтобы наших энкавэдэшников не беспокоить. Так Попырин говорит, сам я в этих делах не разбираюсь.

Я тоже не разбираюсь в спецслужбовской механике, да и Попырин вряд ли хорошо знает, что там у них и как положено, поэтому разговоры про странность особистов кажутся мне надуманными.

Через два часа подобного движения и пустой болтовни выходим в полосу ответственности соседней дивизии и добираемся до примеченного мною заранее медсанбата, где меня без лишних разговоров определяют в полуторку. Она должна была увезти тяжелых, но транспортабельных раненых к поезду на железнодорожной станции для эвакуации в глубокий тыл. В возне с медиками я и заметить не успел, куда делся Панкин, и только потом увидел на дороге катящую в обратном направлении повозку.