Павел Кучер - Апокриф Блокады

— Поясни…

— Всё просто. В коммунистической партии состоял? Полезно хоть изредка вспоминать слова "Интернационала". Человек — достоин справедливости. Паразиты — нет. Поэтому требование смерти паразитам — морально. Они сами исключили себя из числа людей. Зато "большинство" — штука относительная. С точки зрения жителей блокадного Ленинграда — их много, а значит, они — достойны жить. А вот с точки зрения Верховного Главнокомандующего — 2–3 миллиона иждивенцев-обывателей, по сравнению с населением Союза — "меньшинство". Вполне достойное занесения в "допустимые потери"…

— Ленин, когда объявлял "военный коммунизм", с паразитирующей массой тоже не особо церемонился, — проворчал седой, — "Мы оставим им корки, и мы оденем их в лапти!" Было?

— Молодец, вызубрил… не зря конспекты писал… — псих потер руки, — Осталось это высказывание понять. Буржуи, в 1918 году, работать на себя не хотели. А ленинградцам, в 1941 году, работать на себя не дали. Более того — им превентивно заткнули рты, сразу отключив в городе всю гражданскую телефонную связь.

Когда-то мне попадалась книжка, где старательно разоблачались всякого рода заблуждения о жизни, мире и психологии людей. Помню, что особенно зацепило утверждение автора, что в "реальной политике", когда все важнейшие решения должны приниматься коллегиально, на самом деле — они принимаются кулуарно. Обычно — во время совместных походов в туалет главарей конкурирующих фракций. Грубо говоря — самые судьбоносные бумаги эпохи "мировые лидеры" подписывают, положив их на крышку унитаза. В правительственных зданиях действительно нет других мест, где политики высшего уровня, могут быстро спрятаться от лишних свидетелей и поговорить начистоту, кроме сортира… Наверное, именно потому от большой политики так воняет дерьмом.

Странно было тогда понимать, что всем нам, как участникам фантасмагории, наверное, крупно повезло лично наблюдать "в рабочей обстановке" тех, кто готовит эти самые "судьбоносные документы". Зрелище редкое и не особенно гламурное, но поучительное. Та самая "кабинетная игра ума", от которой у многих потом трещат кости…

— Веня, — седой слегка добавил в голос металла, — особо не зарывайся. Пожалей свой длинный язык и чужие нервы.

— Да ладно тебе, — психу таки надоело скакать "на своих двоих" и он, без церемоний, уселся на край стола, — Фокус-то совсем простой. Многие тысячи лет люди прекрасно знают, что размеры "солидарного общества" никогда не превышают приблизительно 500 человек. Таков предел "реального коммунизма"… Который ни один "революционер", и ни один гениальный руководитель (уровня Сталина или Чингисхана), преодолеть не смог. А, следовательно, пытаясь увлечь за собой тысячи и миллионы, все они вынуждены были, рано или поздно, опереться на административный аппарат. Даже заранее догадываясь, что, следуя уже своей собственной внутренней логике и их самих, и дело всей их жизни, указанный аппарат сожрет.

— "Справедливость" возможна исключительно там, где все знают друг друга в лицо, — удовлетворенно констатировал седой, — За пределами весьма тесного круга знакомых "нижестоящий" человек вынужден тупо доверять воле и инициативам начальства. А начальник — доверять подчиненным.

— Не так! — псих опять воодушевился, — Даже доисторические деспоты были вынуждены изобретать способы оперативно держать руку на пульсе общественных настроений. Или, как Гарун-аль-Рашид, ходили переодетыми в народ. Потому, что доверять собственному административному аппарату безоглядно нельзя — он ведь моментально начинает гнать наверх "дезу".

— Фон Хайек полагал, что заменить изначально ненадежный административный аппарат и сделать доступными "рассеянные знания" способна только "невидимая рука рынка". Он тоже ошибся… Современные же исследователи утверждают, что сохранить "коммунистический дух", с его "экономикой дарения", взаимным доверием, самоорганизацией и самоуправлением, в коллективах достаточно крупных для осуществления "больших проектов" (десятки и сотни миллионов людей) — принципиально невозможно.

— Попробуйте вслушаться в слова: Communism — Common — это значит, "общий". Socialism — Social — значит, "общественный", — псих изобразил учителя пения. Даже приложил к уху открытую ладонь, — "Общее" можно иметь только с тем, кому доверяешь. "Общественным" всегда распоряжается кто-то посторонний. Хотя и свой.

— Намекаешь? — седой, впервые за долгое время, понимающе ухмыльнулся.

— Перевожу… с "человеческого" языка на "командно-административный"… Базой солидарного общества, во все времена, является полное взаимное доверие. Если лидер как-то сумеет неограниченно расширить круг тех, кому он лично можно доверять, то "барьер Данбара" — отодвигается в бесконечность. Ленин — смог. Гитлер — тоже смог. А вот товарищ Сталин, не смотря на совершенно титанические усилия по созданию и поддержанию "культа личности" — не справился.

— Докажи! — похоже, седого зацепило. Чересчур резко отозвался, — Без рассуждений, двумя-тремя словами!

— Geuerzte Eiserne Portion! — что-то знакомое, ага — в ход пошел немецкий военный жаргон, — Eiserne Portion!

— В буквальном переводе — сокращенная "железная порция", — в глазах седого мелькнуло понимание, — Или просто — "железная порция", — заметив перешептывание в зале, он счел нужным пояснить, — На фронте, каждый солдат Вермахта, всегда имел и постоянно носил при себе двухсотграммовую банку мясных консервов и пакет твердых сухарей. Их разрешалось использовать без приказа, если подвоз продуктов не производился в течение суток…

— Гена, чего замолчал? Раз меня понял (а ведь понял!) — до конца договаривай… Всё познается в сравнении.

— Красноармейцы, — неохотно продолжил седой, — на позициях снабжались только горячей пищей. Два раза в сутки — до рассвета и после заката. А в случае любых перебоев с доставкой питания (достаточно обычных в боевой обстановке) — оставались совершенно голодными. На заключительном этапе войны, по мере улучшения снабжения войск консервами, за счет ленд-лиза и трофеев, многократно предпринимались попытки заставить бойцов носить с собой "неприкосновенный запас", по образцу немцев. Это ни к чему не привело… Любые продукты, попавшие к ним в руки, советские солдаты немедленно съедали.

— Вывод? — ехидно бросил псих, — Только не заливай, что под конец войны наши мужики были плохо дисциплинированы…

— По большому счету, они вечно голодными воевали, — пожал плечами седой, — Не вижу в этом большого криминала.

— А товарищи красные командиры? — псих не отстает, прицепился как банный лист, — Они в окопах тоже хронически недоедали? Из чувства "пролетарской солидарности" с подчиненными?