Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент 2033

«Но раз мы так решаем, надо будет соответствовать решению своему, а то получится: «Mare verborum gutta rerum». (Море слов — капля дел). Ведь именно так выходит у наших противников, да и мы, плебеи, ещё не сумели показать свою силу и организованность. Мы должны наладить дежурство у тех, кто должен быть забран в кабалу, и сразу собирать народ, если их пытаются схватить. Не стоит зря проливать кровь. Если слуги и клиенты будут драться, побить их нужно и отпустить. А если будут ругаться и оскорблять, просто не допускать их к кабальному и смеяться над ними. Тогда мы будем благороднее наших противников, и Судьба станет нам благосклонна: Fata favorabilia. Так что решение обязывает нас к дисциплине, почти что как в бою. Это и есть наш бой, но мирный, безоружный, и по мере возможности без насилия и крови».

«А трибуны должны собрать днём по тысяче плебеев и освободить кабальных у трёх патрициев. Я предлагаю трёх самых завзятых ростовщиков, не считая Аппия Клавдия, которого пока не стоит трогать, поскольку он Persona sacrosancta (Священная особа). Это Тит Ларций, Гней Карвилий и Тит Титурий Лупанар».

Народ заволновался: ведь Титурий был плебеем!

«Да, именно так, квириты, если вы хотите быть державным народом! «Dura lex sed lex» (Закон суров, но это закон). Если мы будем карать только чужих, а своих, кто грешен ещё больше, оставим безнаказанными, все скажут, что у нас respublica in capite (нет царя в голове). А в головах и на небе должен быть царь».

Предложение Квинта было принято. Лициний и Альбин поздравили его, а Сициний что-то невнятное пробурчал, проходя мимо. Видно было, что он начинает завидовать новому народному вождю.

А у Евгения в голове вдруг сильно закололо, как будто в макушку воткнули копьё. Значит, становиться народным вождём вредно для его цели. Он сейчас на грани решающей ошибки. Но ведь мог бы не обратить внимание на этот знак: на минуту острая боль, а потом прошла бесследно! И, наверно, не обратил бы, если бы утром не занялся «ревизией».

Организованный отпор и освобождение должников (в том числе и у одного плебея, конечно же, пресловутого и бесчестного) перепугали сенаторов так, что сенаторский нужник оказался переполнен. Опять Сенат собрался на заседание, и уже некоторые с надеждой поглядывали на Аппия: вдруг тот в молитве выдаст подсказку. Но Аппий произнёс формулы без всяких изменений.

Тит Ларций, пытаясь оставаться хладнокровным после вчерашнего вторжения хорошо организованной армии плебеев с дубинками в его домус, произнёс:

— Народ присягал не диктатору, а консулам. Я не слышал, произнёс ли царь Аппий формулу роспуска войск после триумфа?

Аппий демонстративно молчал. Первоприсутствующий Ларций продолжил:

— Сенаторы, если никто не возражает, я потребую у Аппия ответа, произносил ли он эту формулу?

— Нет, — кратко сказал царь.

— Ну, значит, войско ещё не распущено. Я слышал, что эквы вновь угрожают войной. Пусть консулы выведут войско из города, и страсти утихнут. «Nulla tempestas magna perdurat». (Большая буря не бывает продолжительной).

Услышав о том, что консулы вновь созывают войско, плебеи опять собрались на Эсквилине, Сициний выступил кратко и ясно:

— Убьём консулов и клятвы сами собой станут недействительными.

Два других трибуна сначала даже поддержали Сициния, а потом задумались:

— Сограждане, «Festinationis comites sunt error et poenitentia». (Спутники поспешности — ошибка и раскаяние). Надо бы нам точно выяснить, избавит ли нас от клятвы убийство. А то совершим страшное преступление, а вдобавок к нему ещё и непростительный грех. Надо спросить мудрого человека.

И тут Евгений вновь не удержал слова:

— Лучше всего Аппия Клавдия!

— А лучше всего было бы послать тебя к нему, — ехидно сказал Гай Сициний.

Всё собрание расхохоталось, представив встречу двух заклятых врагов. Но Альбин, выждав, пока народ утихнет, произнёс:

— «Рarvorum statuendi» (мелочи решат дело). Действительно, лучше всего задал бы вопрос Квинт, а ответил бы на него Аппий. Но Гладиатору, согласно клятве, Аппий волен и должен дать ложный ответ. Так что мы поручим Гладиатору научить выбранного нами посла, который должен быть умным, но тихим и незаметным человеком, как именно задать вопрос. А посол должен в точности передать ответ нам.

И средних лет тихий плебей Серторий Педий отправился на следующий день к Аппию и задал ему вопрос:

— Царь Аппий, я дал клятву должностному лицу. Избавляет ли меня смерть должностного лица от этой клятвы?

— Не избавляет, если ты его убил сам или убили по твоему приказу. А в других случаях всё зависит от того, как ты произносил клятву. Если ты, скажем, клялся консулу Вергинию, то смерть его избавляет тебя от клятвы. Если ты клялся консулам, не называя их имён, то клятва действительна до конца срока их полномочий, хотя бы они и были заменены суффектами. Если ты покинул Рим и землю римского Сената и народа с намерением не возвращаться на неё, то клятва римскому магистрату перестаёт тебя связывать, — произнёс Аппий, сверкнув глазами, но с каменным лицом. Что творилось у него внутри, понять было невозможно, и лишь лёгкая краснота щёк свидетельствовала о внутренней буре.

И в эту же ночь народ принял предложение Гая Сициния уйти из Рима и основать собственный город. Половина плебеев вышла на следующий день со своим движимым имуществом и семьями, среди них было и семейство Квинта. Авл был вне себя от радости: почти военный поход, и отца его воспринимают как одного из командующих войска!

Плебеи пришли на Священный холм и стали там разбивать лагерь.

Первые два дня ушли на обустройство лагеря. Его укрепили по всем правилам: ров, вал, частокол. Распланировали пространство внутри него, поставили палатки так, чтобы чётко прослеживались улицы, а в центре сделали главную площадь с трибуналом: постаментом из дерева. А затем трибуны созвали народ на центральную площадь, чтобы решить, что делать дальше.

Первым выступил Луций Альбин:

— Квириты! Хоть нас и угнетали патриции и сенаторы, хоть мы и ушли с намерением не возвращаться, будет плохо, если мы не дадим им времени одуматься. «Urbes constituit aetas, hora dissolvit». (Города создаются столетиями, а разрушаются в один час). Поэтому я предлагаю дней десять подождать. Даже, может быть, и дней двадцать, пока не пройдут выборы, и новые консулы не смогут разобраться с нашими претензиями по справедливости. Ведь в Городе остались наши друзья и родичи. Заодно мы дадим возможность тем, кто не ушёл сразу, присоединиться к нам, если уж рок будет желать безжалостно покарать Сенат и патрициев за спесивость и разрушить Рим за их вины. А, может быть, просто разойдёмся с Римом как друзья. Ведь «Vicinus bonus ingens bonum». (Хороший сосед — большое благо). И тогда будет у нас с городом патрициев настоящая «Inter pares amicitia». (Дружба между равными).