Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент 2033

Настроение народа переменилось. Все закабалённые сразу стали записываться в войско. Те, у которых были долги, тоже. А за ними потянулись и остальные. Эбуций тоже записался, и его сделали первым деканом.

Аппий приметил спокойно ведущего себя и всё внимательно слушающего без всяких эмоций гражданина, навёл о нём справки у своих клиентов, и узнав, что это его должник, и, видимо, неоплатный, прислал к нему пару клиентов с приглашением быть его гостем до отхода войска.

Мгновение поколебавшись, Евгений принял приглашение: хотелось посмотреть дом одного из богатейших сенаторов изнутри, да и информацию надо было получать из первых рук. Из разговоров Евгений уже понял, сколько в писаной истории переврано: Рим не только победы одерживал, но и били его больно. Плебеи, оказывается, при царях бывали сенаторами, и некоторое время при республике избирались в консулы и плебеи. Но патриции постепенно наглели, и некий жрец изрёк повеление Юпитера, дабы больше в Сенате и среди магистратов плебеев не было. Особенно распоясались патриции после смерти последнего царя: до этого они всё-таки боялись, что плебеи призовут обратно изгнанника Тарквиния Гордого.

Пока шли к дому Клавдия, хлынул ливень.

Дом патриция выглядел лучше почти всех других. Он был сложен из известняка, скреплённого глиной. Эбуция провели в атриум (поскольку латынь досталась ему по наследству от приёмника, он осознал второе значение этого слова: закопчённый дымный). В большой зале горел очаг, на котором готовился ужин. Дым выходил в отверстие в потолке (комплювий), которое было низшей точкой потолка, и дождевая вода стекала из комплювия в небольшой бассейн под дырой (имплювий). Провожатые омыли лицо и руки в имплювии, и Эбуцию пришлось сделать то же самое.

Напротив входа была комната-ниша, в которой сидела матрона и её несколько служанок и товарок из числа, видимо, жён и дочерей клиентов. Матрона и гражданки пряли и приказывали рабыням.

В атриуме, видимо, сегодня был ужин для клиентов. Гора свиного мяса, сколько угодно супа и просяной каши, хлеба, кислого вина. Всё самое простое, невкусное, но качественное.

— Небось сам патриций ест повкуснее, — заявил молодой клиент с повадками будущего паразита (в смысле Рима: лизоблюда, готового предать своего патрона).

— Помолчал бы, Руф! — оборвал его солидный лысый пожилой клиент, явно пользовавшийся уважением среди других. — Я бывал иногда на его семейных трапезах, ест он то же самое, только нам он отваливает не скупясь, а себя и своих домашних строго ограничивает. Ведь плебс любит обжираться за чужой счёт, и надо доставлять ему это удовольствие. А мы, отцы, должны соблюдать честь и чистоту имени своего.

— Ну да. Вспоминается эпизод с поваром! — расхохотался красноносый, похожий на сатира, дядька лет тридцати.

Все стали гомонить, и постепенно Эбуций сложил себе картину анекдотического случая, не нашедшего отражения в писаной римской истории.

Привезли греческие пираты продавать рабов. Один из них был толстый, с рыхлым телом, но требовали за него больше всего.

— А это что за толстяк? — спросил Аппий, пришедший прикупить пару слуг и служанок.

— Это ценный раб, Потэс

— Lurco (обжора), перевёл Аппию раб-грек. Сам Аппий знать греческий считал ниже своего достоинства.

— И чем же этот обжора ценен?

— Это прекрасный повар. Захватили в финикийской колонии. Умеет готовить такие изысканные блюда, что царям на стол подают.

— Ну у нас царей давно прогнали. Значит, он ублажает ваше пузо, а заодно и своё. Как квестор, я требую выставить такого редкого раба на аукцион.

Пришлось работорговцам выставить Потэса на продажу «с молотка». И Аппий громогласно выдал первый запрос:

— Этот раб вреден, он будет развращать хозяина, делать его таким же жирным и слабым. Но я сумею использовать его. Поэтому я предлагаю за него один медный грош.

Эта речь задала тон торговле, и Потэса продали за один сребреник — один сестерций, вдесятеро дешевле обычных рабов.

Эбуций чувствовал себя под пристальными взглядами доверенных клиентов патриция. Они изучали каждое его слово и каждый жест. Матрона тоже его разглядывала, не переставая прясть. Он умеренно поел, немного выпил. После примерно получасового разговора все стали подниматься. Эбуция вывели наружу и подвели к домусу с другой стороны, заведя в небольшое низенькое помещение — таберну, и показав ему дорогу на антресоли — пергулу, где лежала жёсткая постель.

Примерно через полчаса к нему залезла женщина. Во тьме разглядеть её было трудно, но тело казалось не старым. Эбуций подумал, что хозяин прислал к нему рабыню. Ночная гостья разделась, они слились, после чего уснули. Утром Эбуций увидел рядом с собой особу лет двадцати пяти, довольно симпатичную.

— Ты кто?

— Я вдова клиента Аппия, Овидия. Я была в свите матроны, и хозяйка спросила меня, понравился ли мне ты с твоими геройскими знаками на лице. А затем попросила меня обнять тебя. А ты мужчина сильный, крепкий и ласковый. Ты мне симпатичен.

Ещё до восхода солнца, как и полагалось, Эбуций поднялся.

Первые полдня его никуда не отпускали, чувствовалось, что агенты Аппия продолжают изучение. Затем, угостив обедом и постаравшись как следует напоить, его провели в одну из таберн, открывавшуюся в атрий. В весьма скромно обставленной комнате сидел Аппий.

Он сразу велел налить себе и гостю вина (себе в маленький, а гостю в громадный кубок). Вино было то же самое: кислое домашнее.

— Эбуций Фефилий, ты почти всю жизнь вёл себя по принципу «Spero, sic moriar, ut mortuus non erubescam». (Надеюсь, я так умру, что мёртвый не постыжусь). Но за последнее время очень сдал, пожалуй, ещё до смерти сына Марка. Однако доблесть и честь твоя в критический момент вновь воскресли. Вчера ты вёл себя достойнейшим образом в сошедшей с ума толпе. Если бы этот Опилий не придал ей статус легальной плебейской сходки, и если бы большинство сенаторов во главе с моим коллегой не перетрусили бы, я бы поступил с бунтовщиками так, как они заслуживают. Но закон был не на моей стороне. А «Seditio civium hostium est occasio». (Несогласие граждан удобно для врагов).

— Это видно, что ты подчиняешься закону. Даже когда тебе велели склонить фасции перед народом, ты подчинился законному требованию.

— Зато народ забыл, что «Salus patriae suprema lex». (Благо отечества — высший закон). Они вели себя бесчестно, и не думали, что «Qui ventum seminat, turbinem metet». (Кто сеет ветер, тот пожнет бурю).

Евгений поглядел в прямое, уверенное лицо консула и вдруг решил сказать правду в глаза:

— Ты, консул, тоже это забыл. И, по-моему, нужно помнить, что «Salus populi suprema lex». (Благо народа — высший закон). Без народа отечество погибнет. А я всегда пытался вести себя по принципу «Virtus quam numma» (Честь выше денег), — перефразировал Эбуций латинскую пословицу.