Александр Харников - Дунайские волны

Гамид вспомнил, как, отправляя их сегодня на дежурство, онбаши [62] Капрал, буквально «десятник». Фируз строго-настрого предупредил всех охранников порта, чтобы они смотрели в оба. Неверные, которые недавно крепко побили франков и британцев, якобы собираются напасть на османские порты на Черном море.

– Знайте, сыновья греха, – пригрозил им на прощание Фируз, – если вы прохлопаете ушами и не поднимете тревогу, увидев корабли московитов, то лучше бы вам вообще не родиться на свет.

– А как же мы поднимем тревогу? – спросил у онбаши Фируза Селим – приятель Гамида, тощий и высокий парень лет двадцати. – Ведь у нас нет ни пистолетов, ни ружей.

– У тебя есть колотушка, – строго сказал Фируз. – Лупи ею со всей силы по железной доске, которая висит на столбе. Или по своей пустой голове, которая будет звенеть не хуже той самой доски…

Онбаши громко рассмеялся своей шутке.

И вот Гамид стоит на посту и наблюдает за морем, где все равно, если сказать честно, ничего не видно. Словно шайтан затянул всю водную гладь дымкой. Гамид вздохнул, поудобней перехватил колотушку и зашагал в сторону пакгауза в конце пирса, чтобы там хоть немного укрыться от пронизывающего ветра.

Он не знал, что живет последние минуты в своей жизни. У пакгауза его уже ждали две странные фигуры. Лишь только Гамид свернул за угол, как одна из фигур шагнула к нему из темноты и полоснула по горлу охранника острым как бритва ножом…

– Первый, я – Гас, – доложил по радиостанции лейтенант Гасанов. – У меня чисто.

– Понял, Гас, – прошипела рация. – Концерт начнется по расписанию. Как понял меня?

– Понял, – коротко ответил лейтенант. Потом он взглянул на часы с флуоресцирующими стрелками и сказал своему напарнику: – Через шесть минут начнем.

Набег на Кёстендже был хорошо подготовлен. Загодя в город и порт с помощью сочувствующих русским греков и болгар на арбах и куруцах завезли часть взрывчатки и оружия. Добровольные агенты помогли выявить и разузнать местонахождение в Кёстендже и его окрестностях складов с боеприпасами и военным снаряжением. За неделю до нападения в город под видом крестьян и торговцев просочилось десятка три казаков и взрывотехников, которые уже на месте определили, что надо взрывать и в какой очередности.

Первыми на воздух должны были взлететь артиллерийские склады на окраине города. Когда части гарнизона – в основном турки – бросятся к месту взрывов, рванут склады уже в самом городе. Ну, и напоследок разгромлены будут портовые пакгаузы и береговые батареи. Болгары и греки, помогавшие нашим диверсантам, снова вернутся в город, а остальные погрузятся на быстроходный пароходофрегат «Херсонес», который подойдет к пирсу и примет на себя десантников и диверсантов. В случае чего он может прикрыть их своими орудиями.

Вся операция прошла, как и было задумано. Первыми громыхнули пороховые склады за городской чертой Кёстендже. Пробравшиеся туда ночью диверсанты установили адскую машину с часовым механизмом. В назначенное время срабатывало что-то вроде колесцового замка, воспламенявшего запал. Ну, а остальное – дело техники.

Вслед за складами с боеприпасами вспыхнули склады с обмундированием, продовольствием, фуражом. Обезумевший от паники гарнизон бестолково метался по узеньким улицам города. Слишком бдительные турецкие офицеры принимали своих же за напавших на город казаков и открывали огонь. Завязывались перестрелки, которые лишь усугубляли панику.

Наблюдателей в порту диверсанты уничтожили загодя. Поэтому удар отрядов казаков-пластунов и «спецов» оказался внезапным. Турецких артиллеристов на береговых батареях вырезали практически без сопротивления. Пакгаузы подожгли в последний момент, когда десантники уже грузились на борт «Херсонеса». С берега по пароходофрегату было сделано несколько беспорядочных выстрелов, но грянувший в ответ залп бортовых орудий «Херсонеса» быстро успокоил горячих турецких парней.

Небо уже светлело, когда русский корабль оставил за кормой разгромленный турецкий порт. На берегу что-то продолжало гореть и взрываться. «Херсонес» вышел на связь с СКР «Выборг», который лежал в дрейфе на полпути между Севастополем и Кёстендже. Он был готов в случае необходимости отправиться на выручку пароходофрегату, но помощь, к счастью, не понадобилась…

29 октября (10 ноября) 1854 года. Измаил

Поручик Гвардейского Флотского экипажа

Семенов Николай Антонович

«Мы тут сидим, а денежки идут»… Это мне один рекламный слоган конца лихих 90-х вспомнился. Дурацкий, конечно, как и то нехорошее время, в котором мне довелось жить.

Правда, сижу я в Измаиле не один, а со своим штурманом Игорем Шульгиным, техником Наилем, денщиком, адъютантом и, наконец, просто любимой девушкой Одой. Так что зачахнуть от одиночества мне не грозит. Мой «Ансат» в полной боевой готовности стоит на расчищенной для него площадке неподалеку от крепости, которую когда-то брал штурмом Александр Васильевич Суворов. Тут же расположился взвод шведско-финских охотников под командованием Эрика Сигурдссона. Я у них за старшего, но особо своих подчиненных не прессую, потому что не за что.

Начальство тоже меня лишний раз не дергает. Оно прекрасно понимает, что запас горючего у нас не бесконечный, равно как и ресурс двигателя, и потому подниматься в воздух нам пришлось всего раза два или три. В основном мы летали на разведку, заодно наводя страх на турок, которые, завидя вертолет, разбегались от него в панике, словно тараканы.

Ода же терпеливо ждала меня, словно Пенелопа своего Одиссея. Приятно это, черт возьми, когда тебя кто-то ждет с нетерпением и с визгом бросается на шею, когда ты выбираешься из кабины вертолета. Мои шведы посмеивались в прокуренные усы и подмигивали мне. Они видели, что отношения наши с Одой достаточно серьезны, и потому не осуждали свою соотечественницу за то, что она завела роман с русским офицером.

Впрочем, я не собирался держать Оду на положении ППЖ – походно-полевой жены, и еще на Аландах после окончания боевых действий предложил ей узаконить наши отношения. Ода, естественно, с восторгом приняла мое предложение. Омрачало нашу радость лишь одно – в Российской империи браки были исключительно церковными. Все бы ничего, вот только Ода была по вероисповеданию лютеранка, а я – православный.

Моя любимая готова была перейти в православие хоть завтра. Для этого необходимо было всего лишь пройти миропомазание – креститься в купели ей было не обязательно. Но ее родственники, в принципе не возражая против брака как такового, от перехода Оды в православие были не в восторге. Такие вот упертые эти аландские шведы. Они смотрели сквозь пальцы на то, что Ода проводила со мной не только дни, но иногда даже ночи, но вот за веру свою стояли, что называется, насмерть. И слезы родственницы не трогали их сердца.