В. Бирюк - Герцогиня

— Но ведь дядя вернётся…

— Тщебыслав? Нет.

— А герцог?

— Генрих… будет не опасен. А я помогу тебе отсюда. А потом, когда ты станешь королём ободритов как датчанин Кнут Лавард, тогда… Генриху уже за сорок… он может упасть с коня… или съесть чего-нибудь несвежее… И тогда безутешная вдова герцога Саксонского отдастся королю ободритов. Вот на этом троне древних императоров. Откуда некогда двинулось германское воинство "сокрушая всё огнём и мечом" в землях твоего народа. Это будет… забавное продолжение давней истории.

Женщина отодвинулась, стремясь выйти из столба теперь уже зелёного света, падающего на трон, на его узника. Спустилась с возвышения и встала перед взглядом юноши.

— Ты будешь сидеть там. Спокойный, уверенный. Могучий и грозный. В окружении своих страшных, злобных, залитых кровью поверженных врагов, бородатых воинов. Сюда приведут пленницу. Босую и простоволосую.

Она шлёпнула голой пяткой по плитам пола, встряхнула свободно падающими по плечам волосы. Русые прядивзметнулись, создав на мгновение серебряное, в свете луны, облако. Медленно, начав от шеи, ладонями с растопыренными пальцами, будто закрывающими тело, провела вниз, закрыла груди.

— По единому взмаху своего государя, грубые стражи мозолистыми лапами сорвут одежду с тела прекрасной пленницы, жестоко ухватив её за волосы, свяжут локти тонких белых рук за спиной, иколенопреклонённойбросят к ногам великого воина.

Озвучиваемый текст, хоть и сдержанно, но достаточно искусно был проиллюстрирован. Ладони, прикрывающие соски, неохотно, будто уступая грубой силе, отодвинулись назад, локти сошлись за спиной, заставив развернуть плечи, голова, словно ухваченная за волосы, запрокинулась, открывая белую шею, шаг вперёд и женщина опустилась на колени.

— И тогда ты увидишь не гордую герцогиню, не высокомерную госпожу, не полную ледяной холодности донну, но покорную невольницу, трепещущую в ожидании воли своего господина, страшащуюся вызвать его малейшее неудовольство, мечтающую каждой частицей свой души, каждой клеточкой своего тела доставить наслаждение владетелю своему, лечь тропинкой к радости хозяина.

Сквозь полуприкрытые веки, запрокинув лицо, женщина разглядывала "узника трона". В зелёном свете из витража мрачно смотрелось багровеющее лицо юноши. Да и ядовито-зелёный "корешок" ниже не внушал позитива.

"А он быстро восстанавливается. — подумала женщина — Или всё-таки позволить ему сегодня… "высшую награду"? Нет, всё сразу — чересчур".

Продолжая стоять на коленях перед троном, держа руки за спиной, чуть покачиваясь всем телом, она продолжала:

— И тогда ты, могучий и сильный, в славе побед, в торжестве власти, бросишь невольницу на ложе. На этот трон. Ты поставишь её или положишь. Как ты захочешь. Не твои запястья будут звенеть стальными браслетами, но её. Или — лодыжки. Или — ошейник. Удерживамаявластительной дланью, заставляющей безотрывно смотреть, сквозь слёзы бессилия и дрожь ожидания, на тех глупых, слабых, пыльных каменных львов, ощущая, в тревоге и томлении, прикосновения её господина. К любой части её нежного восхитительного тела. И ты возьмёшь её так, как тебе будет приятно. Ты овладеешь ей. Всею. Всеми приятными для тебя способами. Ибо ни в чём тебе не будет отказа. Тебе — великому воину и государю. Прекрасная пленница будет покорна и страстна. Её грудь будет издавать стоны любви, её тело будетизвиваться и прижиматься, ищавсякуювозможность наилучшим способом возбудить и утолить вожделение властителя ея. И самой — вкусить счастье прикосновения тела господина. А когда господин, удовлетворив свои желания, сочтёт позже возможным вновь позвать к себе для забав прекрасную наложницу, она явится немедленно. И будет стоять перед хозяином своим, не поднимая глаз, в волнении ожидая изъявления его монаршей воли, трепеща от радости видеть своего повелителя. Хотя бы — находится перед очами его. Ощущая как в предвкушении мимолётнойхозяйскоймилости, от одной лишь надежды на его снисходительное дозволение приблизиться, твердеют её соски, набухают губы и наливается соком лоно. Терпким горячим соком любви. От одного прикосновения, слова, взгляда. Просто — от упоминания его имени, чьего-тослова о нём. О хозяине, принадлежащей ему… вещи. Полностью принадлежащей.

" - Однако. Он не один тут, кто… восстановился. — отметила про себя женщина. — Но… слишком много пыхтения сразу и слишком много возни потом. Надо было подставить ему и другую туфлю".

Женщина "сняла" голос и образ, опустилась на пятки, расслабленно положив руки на колени, опустила голову.

— Всё это может быть. Если Николай Вартиславович окажется достойным. Достойным своего великого деда Никлоты, своего храброго отца Вартислава. Или — не быть. Выбирать будущее — тебе. И делать — тебе. Я — могу помочь. Советами, людьми, деньгами… чуть-чуть. У тебя нет ничего. Кроме имени. Кроме имён твоего отца и деда. Люди там, за Лабойихпомнят. Решился?

— Да! Чтобы овладеть тобой всеми приятными мне способами… Можно рискнуть. К чему мне жизнь, если в ней нет…

— Сделай. Себя. Своё имя. Громче, чем имена отца и деда. Когда Никлотой Великим будут звать тебя, ты — получишь. Но до тех пор — я твоя "прекрасная дама". Госпожа. А ты — мой верный и покорный раб. И это — тоже тайна. Не выдай, не проболтайся. Иначе — смерть. Обоим.

— "Не клянитесь. И пусть ваше да будет — да". Я — не клянусь. Я — говорю. Да.

" - Ого. А мальчик способен учиться, — удивилась женщина. И проявлять твёрдость. Это хорошо?".

— Тогда пойдём. Ночи коротки и было бы глупо попасться на глаза слугам сейчас. Когда мы… столько пережили.

Юноша был освобождён от наручников. Его немедленная попытка хотя бы потрогать губами, а лучше — руками, будущую "покорную прекрасную пленницу", была прервана шлепками и шипением:

— Ты что, забыл своё "да"?! Сперва — стань. Никлотой Великим.

Прихватив немногочисленное имущество, оглядев, напоследок, древний тронный зал, парочка закутавшисьв плащи, тихонько скользила по тёмным переходам замка. Недалеко, в поре десятков шагов, был проход на лестницу вниз, к комнатам князя Николая. Покои же герцогини располагались на этом же этаже, в ответвлении коридора чуть назад и влево.

Юноша уже достаточно оправился для того чтобы потребовать у "прекрасный донны" прощальный поцелуй. Он был убедителен: возможно, это вообще последний поцелуй перед смертью, предприятие-то рискованное. Весьма.

Женщина смилостивилась и позволила. Один. Самый последний. "Сорвать с уст госпожи прекрасной, один, лишь мимолётный, поцелуй". Негромко, но прочувственно, произнесла: