В. Бирюк - Герцогиня

Здесь было светлее: у ворот в железных клетках горели брёвна. Женщина, давно уже пребывавшая в полуобморочном состоянии, вдруг пошатнулась, поехала по стенке, теряя сознание. Над собой она увидела испуганное лицо юноши со свисавшими длинными сосульками белыми волосами.

— Вам плохо? Позвать помощь?

— Нет! Домой. Нах хаус.

Подхваченная подмышки, прошептала в мокрое уже от дождя лицо:

— Тихо. Тайно. Чтобы никто…

Она стояла у холодной сырой стены, пытаясь не позволить своим глазам закрыться. И вдруг поняла, что её спутник начал раздеваться.

— Что…? Что ты…?

— Тайно так тайно. Одевайте.

Его пеллисон, крытый потёртым сукном и подбитый дешёвым кроликом, явно был старше своего владельца. Широкие длинные рукава с давно вышедшим из моды большим капюшоном скрыли руки и голову женщины.

— А… а ты?

Юноша хмыкнул:

— Пылающий жаром страсти любовник ведёт свою возлюбленную к ложу любви. Поскольку дама — жена, но не его — она закутана с ног до головы. Стражники будут цыкать зубом и завистливо вздыхать. Пошли.

Радостно улыбаясь страже, всё крепче обнимая свою спутницу и стуча зубами от холода, юноша вывел Ростиславу из ворот замка, перевёл через мост и только собрался извиниться за столь сильное прижимание, как княгиня снова попыталась упасть, теряя сознание…

Знакомый потолок, встревоженное лицо служанки, горячая вода ванны…

— Этот парень… Конрад. Где он?

— Но, госпожа…

— Быстро.

Через минуту в жаркую, наполненную паром и запахом трав комнату, ввалилось четверо мужчин. Беня, Конрад в ещё мокрой рубашке со странно блестящими глазами и двое воинов из свиты в доспехах. На залысинах Бени немедленно выступили капельки пота.

— Все вон. Служанки — тоже. Беня и Конрад — туда.

Она мотнула головой в сторону лавки.

— Беня, что он сказал?

— М-м-м… Ничего. Что вы нашли его и велели проводить.

— Почему он в мокром? Где его пеллисон?

— Я не понял. Что с ним сделать. Поэтому… просто дал горячего вина. Немного.

Женщина, прикрытая по шею тёмной водой с травяным отваром, разглядывала своего спасителя. Тот, встревоженный обменом репликами на непонятном языке, старательно изображал беззаботную улыбку. Несколько нервную.

— Как ты меня притащил? — Спросила княгиня, переходя на германское наречие.

— На плече. Вскинул и понёс.

— Тяжело?

— Нет. Да и не каждый день удаётся подержаться за задницу герцогини. Извините, Ваше Высочество, но вы сваливались.

— Светлость. — Уточнила княгиня. — Тебе заплатили?

— Нет. Ваша Светлость.

— Мне неизвестны обстоятельства. Сколько и в какой форме.

Тон, которым Беня выразил своё недоумение, позволял предположить, что в качестве оплаты допускается удар кинжалом и тихий всплеск опускаемого в ночную реку бездыханного тела.

Женщина села в корыте, собираясь взять полотенце. И замерла под внимательными взглядами двух мужчин. Попыталась закрыться. Потом опустила руки, вцепилась намертво в края ванны. Выпрямилась и вскинула голову. Демонстрируя зрителям "финальные аккорды" своего знакомства с любовницей герцога и её братом.

— Конрад, вам вернут вашу одежду. Вы свободны.

— Сколько? — Сразу же поинтересовался главный казначей княгини.

— Наши дирхемы слишком видны. Но я дам тебе, Конрад, три совета.

Она встряхнула головой. Стряхивая воду с ресниц и пытаясь правильно уложить мысли в мозгу.

— Первый: забудь. Что встретился со мной, что дотащил сюда, что был здесь, что увидел… сейчас. Этого — не было. Второй: поспеши в замок. Слушай внимательно. Третий: завтра, к началу третьего часа, навести меня. Не сообщая об этом никому и не привлекая ничьего внимания.

Она внимательно смотрела на юношу, который, кажется, и не слышал её, уставившись на синие окружности под её сосками. Наконец, он очнулся:

— Три совета? Щедрая оплата. Щедрейшая.

Он был испуган, смущён и раздражён. Кажется, с его уст готова была сорваться и следующая дерзость. Но женщина, чуть качнув покрытой синяками грудью, твёрдо произнесла:

— Щедрая. Ценой в жизнь. Твою. Короткую. Или — богатую. Иди.

Едва двери за мужчинами закрылись, как прибежали две служанки, княгиня перестала "держать лицо и фигуру", разрыдалась от боли, унижений, пережитого страха…

Через час, когда согретая, намытая, намазанная бальзамами она лежала в постели, внизу захлопали двери, раздались голоса. В комнату ворвалась радостная, возбуждённая Софья.

— Ростишка! Мне удалось! Такой успех! Генрих отдаст тебеЦеллерфельд! Полностью! С округой! Со всеми правами и привилегиями! Там же серебра…

От неё пахло дорогим вином, восточными благовониями, жареным мясом, соками бурной любви…

— Мама. Меня изнасиловали.

Софочка, желавшая поделиться радостью от успешной сделки, исполненной ею в постели герцога, ожидавшая восхищения и похвал, скривилась.

— И что? Первый раз, что ли? Муженька покойного вспомни. Ты не девочка, пора привыкнуть.

И томно улыбаясь, вспоминая нечто приятное из совсем недавнего, добавила:

— И получать удовольствие.

— Я убила человека. Двух.

— Этих мерзавцев? Которые тебя…? И правильно сделала. Никто не видел?

— Женщину я зарезала. Кинжалом.

— Женщину?! Экая гадина. Молодец!

— А мужчину застрелила. Из рогатки.

— Из… чего?

Только изумление, вызванное неизвестным средством убийства, смогло остановить самолюбование Софьи. Она присела на край постели, начала задавать вопросы, вспомнила, по ходу дела, о необходимости выказать дочери душевное участие, они обе поплакали и заснули.

Около 9 утра (в третьем часу по церковному счёту) в комнату на втором этаже слуга ввёл гостя. Во главе стола сидела, выпрямившись, будто солдат на плацу, княгиня Ростислава Андреевна. Софья Степановна, её матушка, в скромном светло-сером одеянии послушницы-паломницы, искоса поглядывала на вошедшего. Бенжамин из Всеволжска, занявший в свите княгини место советника по финансам и особым вопросам, сосредоточенно рассматривал несколько поцарапанный стол. Ивашко, главный в свите, сурово осмотрел гостя. И утратил к нему интерес: не воин.

Княгиня смотрела прямо. В глаза Конраду фон Зейцу. Как и положено смотреть прирождённой государыне.

— Присядь. Расскажи. Что нового в замке и городе.

Кажется, такое начало, без предисловий, приветствий и разговоров о погоде, смутило юношу. Он отвёл глаза и принялся несколько сбивчиво изображать из себя новостное агентство: