Владислав Савин - Зеркало грядущего [litres]

Застрелиться самому? Но разве это будет по-христиански, если виновники его беды останутся жить?

«Ситроен» стоял во дворе, бензина в баке должно было хватить, чтобы доехать до бульвара Османа. Если продать машину, можно, пожалуй, прожить еще месяц… а после все равно конец, лучше уж сразу. Париж будто вымер – приличная публика куда-то исчезла, зато несколько раз по пути Бриссон видел какие-то шайки, весьма похожие на мародеров. Магазины все были закрыты, иные уже зияли разбитыми витринами и выломанными дверьми. Нигде не было полиции. Может, и Фавро уже сбежал, что в опустевшем городе делать страховой фирме?

Нет – хотя во дворе суета, пара машин стоит, что-то грузят. Крысы бегут от пожара – и вся вина его, Бриссона, что он пытался сделать это раньше на один день. И сам Фавро должен быть здесь – если этот бизнес его жизнь. Не будет у него ни того, ни другого!

Бриссон остановился у двери – все же трудно было ему, кто раньше даже улицу в неположенном месте не смел перейти, сейчас переступить черту. Дверь раскрылась сама, и выглянул Рене. Сказал с ухмылкой:

– Не велено пускать. Пошел вон. Клошаров здесь не кормят.

Это было последней каплей. Бриссон легко выдернул из кармана руку с револьвером. Рене умер не сразу, стрелять пришлось дважды, в грудь и в живот, слишком здоров был. Бриссон вошел внутрь тем же путем, которым он ходил двадцать лет – однако же сейчас чувствуя себя богом, вершителем чужих судеб. Выстрелов не могли не слышать – но жизнь приучила простых парижан не бежать туда, где стреляют, а запереться и ждать, пока те, кому положено, полиция и армия, решат проблему – так и тут, на входе должен караулить Рене, он опытен и вооружен, никто ведь не знал, что он уже мертв? Черт, у Рене где-то должен быть пистолет – надо было взять, а то пять патронов всего осталось. Вернуться – но нет, вот открывается первая дверь справа и в коридор выскакивает Симона из бухгалтерии, пару раз Бриссон ее даже на чашку кофе приглашал в бистро и ничего не имел против этой женщины в возрасте под сорок, всегда готовой мелкую услугу оказать – но сейчас она, увидев человека с револьвером, застывает враскорячку посреди коридора, выставив руки, и дико визжит – этот звук просто невыносим для нервов, и Бриссон снова стреляет, и идет дальше, переступив через тело. Вот четвертая дверь слева, пинком ее открыть – там Гарон за столом сидит, даже головы не поднял, носом в бумаги, ищет где еще непорядок – мерзавец, кто и мой документ заметил, теперь голова его разлетается от пули, как гнилой арбуз! А Бриссон идет дальше, как автомат, не замечая крови. Где-то бубнило радио – в Марселе бои между частями Иностранного легиона и коммунистическими боевыми отрядами.

Кабинет Фавро – в самом конце. Перед дверью, за столом с телефоном, сидит секретарша, мадмуазель Пепен. Смотрит на Бриссона расширенными от ужаса глазами, но хватается за телефон. А ведь раньше из себя королеву изображала, «Кто меня сегодня в кафе поведет, вы, мсье Грегуар, или мсье Кариньян?». И в прошлом году Бриссона обидела, нахально над ним посмеялась, унизила при всех. Брось трубку, шлюха, руки покажи! Убить, что ли, тебя? Нет, сначала Фавро, главного мерзавца, затем тебя, и последним патроном – себя. Жалко Мари – но какое-то время она проживет, увезенные вещи продавая, а после, надеюсь, найдет себе кого-то. А мне – сделать лишь последний шаг.

Фавро за столом не было. Он стоял в стороне, у шкафа. И держал в руке автоматический кольт, нацеленный на Бриссона.

– Кого вы там убили? – спросил он. – И не делайте резких движений, я выстрелю раньше. Я лейтенант запаса.

– Рене, – ответил Бриссон, – и вашего любимчика Гарона. И еще Симону – ее мне жаль, но вышло так.

– Гарона жалко, – сказал Фавро. – Что ж, я думаю, что гильотина для вас будет заслуженной карой. Вы – великолепное доказательство моей теории. Что тот, кто был животным, может двадцать лет притворяться человеком, но никогда им не станет. Бросьте револьвер – если не хотите получить в лоб пулю сорок пятого калибра.

И что после – суд и казнь? Нет, а вдруг успею? Ведь бывает, что и плохой стрелок побеждает умелого.

И тут в спину как удар ножом, затем еще один. Мадемуазель Пелен держала браунинг – этих карманных пистолетиков калибра 6.35, модель 1906 года было выпущено больше миллиона, и еще больше его подобий от других фирм. Излюбленное оружие для скрытого ношения, не только гражданскими лицами, но и офицерами спецслужб. Похож на игрушку – но достаточно смертоносен на ближней дистанции, из-за очень удачного для своего калибра патрона.

– Вы поспешили, Жюли, – сказал Фавро, ногой откидывая револьвер на всякий случай подальше от тела Бриссона, – теперь придется придумывать вам оправдание. Стрелять в спину – теперь придется доказывать, что это была самооборона.

Секретарша скромно опустила взгляд – подумав, что в данной ситуации даже самый тупой полицейский не усомнился бы в праве на самозащиту. Но шеф в своем репертуаре, хочет даже тут показать, что он благодетель, царь и бог – и уменьшить размер осязаемой благодарности за спасение своей жизни. Может, и не стоило бы ее спасать – но где гарантия, что этот Бриссон и меня бы не убил, как несчастную Симону? Да и новую работу найти сейчас будет сложно. Так что придется подыграть.

– Можно выбросить его по пути, – невинным тоном предложила она, – в Париже сейчас мертвые тела не редкость. Сегодня утром я видела одно, на Севастопольском бульваре, у разбитого магазина. И все проходили и проезжали мимо, будто не замечая.

– А Гарона, Рене и Симону тоже выбросить, как собак? – спросил Фабро. – Нет уж. Позвоните в полицейский участок, если там поднимут трубку, не сбежали еще – то пусть приедут. А если сбежали – что поделать.

В углу работал приемник, новости дня. Франция и США договорились, что расследованием инцидента с бомбой будет заниматься комиссия ООН.

«Гардиан», Лондон. 14 ноября 1953 г.

Сообщаем нашим читателям первые результаты расследования Парижского инцидента. Имело ли место военное преступление – атомная бомбардировка мирного города, без объявления войны, или трагическая случайность?

Срочно сформированная комиссия ООН в составе (следует список фамилий, чинов и стран) прибыла в Париж вчера вечером – расположившись (из соображений безопасности) в Венсеннском дворце. С американской стороны были допрошены посол США Роналд Райс, военный атташе США Томас У. Ренкин, майор ВВС США Роберт Стоукс, лейтенанты ВВС США Оливер Скотт и Теренс Мелтон (последние трое – из экипажа бомбардировщика того самого В-36, к сожалению, единственные выжившие).

Все допрошенные категорически отрицают как умысел содеянного, так и получение какого-либо приказа, равно как и существование секретного пункта в инструкции экипажам бомбардировщиков ВВС США. Что, однако, не говорит ни о чем. Мог ли посол Райс сказать иное – помня о судьбе его норвежского коллеги Ханта? То же самое относится ко всем свидетелям – особенно военнослужащим, так как военно-судебная практика США изобилует прецедентами сурового преследования виновных в нанесении ущерба государственным интересам и даже престижу своей страны. Мог ли генерал Ренкин, не говоря уже о простом пилоте, сказать что-то иное – зная, что дома его будет ждать разжалование, лишение всех наград и выслуги, выплата гигантской суммы неустойки и военная тюрьма, гораздо более жестокая, чем тюрьма обычная. К сожалению, в отличие от Норвегии, здесь нет свидетеля с магнитофоном, оказавшегося в нужном месте и в нужное время.