Владислав Савин - Зеркало грядущего [litres]

Американский бомбардировщик сбросил на Париж атомную бомбу. Все в комнате вздрогнули и дружно взглянули на окно, ожидая увидеть вспышку – но нет, как оказалось, взрыва не произошло. Бомба лежит на дне Сены, возле Моста Искусств – боже? это ведь совсем неподалеку, километра два или чуть больше! А еще там Лувр рядом, и Дворец Правосудия, и Нотр-Дам-де-Пари. Мы что, с Соединенными Штатами воюем? Или это был русский самолет, притворившийся американцем?

Какой-то месье Мелош, отрекомендованный радиоведущим как военный эксперт, долго рассуждал на тему, взорвется бомба или нет. Сказал, что атомная бомба упрощенно – это тот же боеприпас, отличающийся от обычного лишь намного более мощным зарядом, – и «мы помним, как в недавнюю войну и немцы и англичане использовали авиабомбы, взрывающиеся через какой-то срок после падения, от нескольких часов до пары суток». А если причиной была неисправность механизма детонации, то взорваться может в любой момент, от малейшего сотрясения или иного воздействия. В общем, сейчас находиться от места падения бомбы желательно не ближе, чем в десяти-пятнадцати километрах, и в прочном глубоком подвале, по возможности герметичном.

Есть уже первые жертвы. На бульваре Сен-Жермен кто-то, увидев опускающийся парашют, сообразил, что это такое, и крикнул: «Атомная бомба!» После чего возле входа в метро толпа устроила давку, в которой есть погибшие и покалеченные – число разнится от десяти до тридцати. Полиция призывает парижан соблюдать закон и порядок, не допускать паники и избегать больших скоплений людей, например на вокзалах, поскольку есть опасность повторных терактов. Боже мой, они что, не понимают, что если Бомба взорвется, то погибнут не десятки и сотни, а сотни тысяч!

Месье Бриссон прикинул, к какой родне ему надлежит срочно отправить из Парижа Мари и Клода. Но прежде надо было позаботиться немного и о себе. Он придвинул к себе бланк стандартного страхового договора «Эврики» и в графе «особые обстоятельства» вместо обычного «за исключением форс-мажора, как то: война, массовые беспорядки, большая природная катастрофа» вписал «включая атомную бомбардировку». По всей форме заключил договор касаемо недвижимой собственности (в том числе находящейся в ипотечном владении) некоего месье Жана Бриссона, проживающего: Париж, улица Шампьоне, дом, квартира… И, есть грех, завысил сумму компенсации – чтобы в самом крайнем случае хватило и на остаток расчета с банком, и на покупку нового жилья уже в полную законную собственность. Успел подсунуть документ в папку на подпись – в надежде, что даже при атомном апокалипсисе сейф в подвале здания «Эврики» уцелеет. Еще прошение на недельный отпуск, с завтрашнего дня – тоже, на стол месье Фавро. И с чистой совестью отбыл из конторы, сказав соседу:

– Поль, скажешь боссу, что я уехал на встречу в «Рошетт», заявленную еще вчера.

На улицах было нездоровое оживление – но пока никого не грабили и не били. И одному богу известно, сколько стоило сейчас найти грузовик – ведь Мари категорически отказалась уезжать без самого необходимого и дорогого имущества. Даже устроив скандал: если мы останемся живы, но безо всего, нищими, клошарами, зачем нам такая жизнь? Потому прошло часа три, пока все было собрано, упаковано и готово к отъезду. И тут зазвонил телефон.

– Бриссон? Так и знал, что застану вас дома, – голос самого месье Фавро. – Немедленно оторвите вашу задницу от стула и приезжайте на службу. Жду вас через двадцать минут!

И гудки. Что там случилось? А бомба может взорваться! Ладно, Мари, вы едете немедленно в Шампань, тот городок под Труа, где мы гостили прошлым летом. Я заеду на работу и вас догоню – уверен, что там ничего серьезного.

Месье Фавро был сильно не в духе. Усы воинственно топорщатся, и смотрит на Бриссона будто сверху вниз, хотя сам ростом меньше. Но вопрос задал неожиданный.

– Скажите мне, Жан, зачем вы живете?

Бриссон не понял – как это зачем? Чтобы жить, любить семью, и вообще…

– Неверно, Жан, – сказал Фавро, – жить надо, чтобы приносить пользу обществу. То есть развивать свой бизнес, платя налоги. А не жить в свое удовольствие, как животное. Все остальное – вторично. Нет дела – незачем и жить. Жизнь слабака, труса и неудачника имеет цену лишь для него одного. Знаете, я делю всех людей на тех, кто произошел от Адама, – и тех, чьим предком была обезьяна. Так вот, я в вас разочарован, Жан, за эти годы я считал вас не тем, кем вы оказались. Вы предпочли бежать, чем оставаться на своем посту до тех пор, пока вам не дозволят его покинуть, ведь «Рошетт» не назначала никакой встречи – что ж, нельзя требовать от мартышки человеческого поведения, довольно лишь впредь относится к ней так, как животное заслуживает. Но вы пытались обмануть меня и мой бизнес, а это намного больший грех. Спасибо месье Гарону, который заметил составленную вами бумажку – а то я ведь мог бы ее и подписать. Гарон в фирме самый ценный работник, стоящий десятерых таких, как вы, – хотя сам он не ищет клиентов, однако как лев бьется за каждый франк, даже за каждый сантим. И вот что я с ней сделаю – и с этой бумагой, и с вами.

Он разорвал договор в мелкие клочки. Нажал кнопку – и в кабинет вошел Рене, охранник, здоровенный громила, ранее служивший в Иностранном легионе.

– Вы уволены, Бриссон, – сказал Фавро, – с формулировкой «утрата доверия». И я позабочусь, чтобы никто во Франции не взял вас на работу. Рене, проводите этого месье, – а если он будет упорствовать, спустите его с лестницы, я разрешаю.

Это был конец. Банк заберет и квартиру – так был составлен договор ипотеки. А он, Жан Бриссон, больше ничего не умеет – если говорить о занятии с достойной оплатой. Физический же труд, не говоря о крайне низкой его доходности, имел еще и крайне высокую конкуренцию, а главное, это была яма, из которой уже не было пути назад. Но говорить о том было бесполезно: проблемы неудачников – это только их проблемы. И сущей мелочью было, что уже на улице, перед тем как захлопнуть входную дверь, Рене отвесил Бриссону пинок в стиле сават, выразив свою месть низшего персонала к бывшему небожителю из конторы. Отчего Бриссон полетел, ткнувшись лицом в тротуар.

Он вспомнил прочитанный недавно американский журнал – про то, как в Прекрасную Францию придут русские варвары и погонят всех добрых французов в свой ужасный ГУЛАГ. Там персонажа, по странному совпадению носящего то же самое имя, заставили шпалы таскать по двенадцать часов в день, чтоб не умер от голода. Именно это с ним сейчас и случилось, только без русских и ГУЛАГа. Денег в кармане осталось – пару недель в ночлежке, когда его из квартиры выкинут, а после на улицу, в клошары. И это был конец.

Ночь он провел один в своей уже бывшей квартире (как назло, через два дня срок очередного платежа, а еще через три дня уже придут выселять). Думал, что если Бомба сейчас взорвется – это будет лучшим выходом, решающим все проблемы. Но настало новое утро, нечего было делать и некуда идти. И тогда он вспомнил про револьвер – обычно лежавший в ящике стола, так как Бриссон не умел стрелять. Хотя помнил, как заряжать, взвести курок и нажимать на спуск.