Виктор Тюрин - Свой среди чужих [litres]

– Зимин! Осадчук! Проверьте, что там впереди, с парнями, а затем пойдете дозором впереди! Меняем маршрут. Идем по краю деревни.

«Все же решил идти вперед. Идиот».

Спустя несколько минут немцы подняли тревогу. Судя по крикам, кто-то наткнулся на трупы. После чего послышались команды офицеров, а затем неожиданно для меня тяжело взревел танковый двигатель. Секунды хватило, чтобы понять, что немцы собираются нас просто расстрелять из пушки. Выбора больше не было, как и шансов выжить. Впереди нас ждали два пулеметных расчета. Пусть их было немного, с десяток, вот только теперь они знали о нашей группе. Правда, нам немного повезло. За минуту или две до поднятия общей тревоги наши разведчики первыми сумели обнаружить один из пулеметных расчетов и расстрелять его из автоматов, но уже в следующее мгновение над деревней повисло сразу три осветительных ракеты, залив мертвенно-белым светом обугленные остатки деревни. Ударила пушка танка. Снаряд разорвался где-то впереди нас. Не успела осесть от взрыва земля, как короткими очередями забил немецкий пулемет, заставив нас прижаться к земле. Новый свист снаряда, и снова вздыбилась земля, мешая белый снег с черной промерзлой землей, и полетели в разные стороны вырванные из нее мерзлые комки вперемешку с осколками. До наших позиций оставалось, наверно, метров триста-четыреста. Вроде близко, а на самом деле очень далеко. Успеешь несколько раз умереть, пока добежишь. Пуля она такая, самого быстрого бегуна легко догонит. Зажглась еще одна осветительная ракета; опускаясь, она осветила белым мертвым светом передний край обороны немцев.

– Осадчук! Климкин! Подавить пулемет! – отдал команду командир десантников; не успели выдвинуться названные бойцы, как он повернулся к товарищу Василию. – Как только пулемет замолкнет – уходите! Мы вас прикроем!

Новый грохот разрыва снаряда. Он ударил впереди нас, а вслед за ним смешались пулеметные и автоматные очереди. Последовал взрыв гранаты, потом второй, чей-то вскрик разрезал воздух, а затем раздался хриплый и полный боли голос одного из десантников:

– Командир, фрицам хана!

Командир приподнялся, повернул голову, видно хотел что-то сказать, но тут совсем рядом с нами разорвался новый снаряд, выпущенный из танка, а уже в следующую секунду коротко вскрикнул и ткнулся лицом в снег. Рядом с ним кто-то глухо и протяжно застонал. Все это время я держался чуть в стороне от группы, лежа за обгорелым бревном и пытаясь лихорадочно понять, что мне делать. Не успела вздрогнуть земля от нового разрыва танкового снаряда, как за нашей спиной раздались топот множества ног и короткие, лающие команды немецких офицеров.

«Вот и все, Костя Звягинцев. Как говорится, приплыли…»

Мои похоронные мысли перебило непонятное движение одной из фигур, до сих пор неподвижно лежащей на снегу. Та вдруг неожиданно ожила и покатилась по снегу в мою сторону. Присмотрелся.

«Ха! Так это наш барон в бега подался!»

С шипением взлетели две осветительные ракеты, и почти сразу ударила пушка танка. Следом ударили немецкие автоматы – немцы старались прижать нас к земле. Все снова вжались в снег, явно не понимая, что делать дальше. Барон, демонстрируя удивительное хладнокровие, не обращая внимания на свист осколков, приподнял голову, скользнул взглядом вокруг себя и снова перекатился, затем еще раз, и оказался где-то рядом со мной. Снова приподнял голову и только тогда увидел меня. Я не видел выражения его глаз, но даже в этот момент ощутил его испуг, разочарование и… надежду. Только теперь я понял, как ему удалось уйти от своих охранников. Один из бойцов, поставленных охранять пленных, раскинув руки, лежал в неестественной позе. За ним виднелось еще несколько замерших человеческих тел, только непонятно, живых или мертвых. В этот самый миг опомнилась наша артиллерия, и по немецким позициям ударили наши пушки и минометы. Воздух наполнился свистом снарядов и шипением мин. Десятки близких разрывов, ударивших по ушам, заставили сначала сжаться, а потом дико заколотиться сердце. Дикий грохот от разрывов бомб, снарядов и мин заполнил воздух. Взрывы следовали один за другим. Неожиданный артиллерийский налет заставил немцев за нашей спиной зарыться в землю. Нам дали шанс! Надо уходить! Прямо сейчас! С трудом преодолев инстинкт самосохранения, который с силой прижимал мое тело к земле, я заставил себя оторваться от земли, подползти к подполковнику, а затем достал нож и разрезал веревку на его руках, а после чего подтолкнул: давай двигай, фриц, к своим собратьям. Немец быстрым движением вытащил кляп изо рта, кивнул мне головой, после чего неловко, дергаясь всем телом, как паралитик, пополз в сторону своих позиций. Несмотря на то что прошло всего несколько минут, мне казалось, что я лежу на снегу долгое-долгое время.

«Надо драпать!» – и я быстро пополз вперед, к десантникам, которые только-только начали подниматься и осматриваться.

– Товарищ командир, надо уходить! – привстал на колени один из десантников, опираясь на пулемет.

– Уходим! – отдал приказ товарищ Василий. – Пленных… Где второй?!

В это время я наклонился над немецким полковником. Тяжелое, судорожное дыхание. В левой части груди на белом балахоне расползлось темное пятно. Глаза закрыты. Поднял голову:

– Оберст ранен!

– Мать твою! – выругался товарищ Василий и, бросив на меня бешеный взгляд, приказал: – Тащи его, лейтенант! Как хочешь, но тащи! Головой отвечаешь! Помогите ему! Вперед! Уходим!

Разрезав веревку на руках фон Клюге, мы с одним из двух оставшихся в живых десантников поставили немца на ноги, после чего, забросив его руки нам на плечи, поволокли бессознательное тело по снежному полю. Сзади нас, прикрывая спины, торопливо шел пулеметчик. Перед нами, уже далеко впереди маячили темные фигуры следователя и контрразведчика. Мы успели проскочить около ста метров, как в воздух взвились новые осветительные ракеты, залив все вокруг белым светом. Я тут же рухнул на землю, потянув за собой раненого, а за ним и десантника. Следом за нами шумно плюхнулся в снег, тяжело отдуваясь, пулеметчик. С немецких позиций сразу ударило несколько пулеметов, пересекаясь в воздухе очередями трассирующих пуль. Только спустя несколько секунд мне стало понятно, что внимание немецких пулеметчиков сосредоточено на не успевших вовремя упасть бежавших впереди контрразведчиках. Осторожно чуть приподнял голову. В следующую секунду погасли ракеты. Рывком встал на колени, потом на ноги, поддерживая находящегося в бессознательном состоянии полковника. Быстро переглянувшись с десантником, который поддерживал немца с другой стороны, мы двинулись вперед ускоренным шагом. Где скользя, где увязая в снегу, мы спешили как только могли, так как на кону стояли наши жизни. Лицо мокрое от пота, сердце колотится по ребрам, мышцы словно налились свинцом, а ты спешишь, торопишься, потому что хочешь жить. Даже несмотря на то, что мир сосредоточился на самом себе и цели, черной линии окопов, я успел заметить, что из пары упавших на землю контрразведчиков на ноги вскочила только одна фигура и побежала вперед. Кто это был, из-за бесформенного белого балахона было не разобрать, да мне в этот момент это было неинтересно. Пулеметы фрицев били не переставая, расчерчивая темноту белыми полосами трассеров. Второй наш забег закончился где-то в семидесяти метрах от наших окопов. Дальше мы уже ползли, волоча полковника за обе руки. В окопы нас уже втянули солдаты. Только я привалился к стенке окопа, как меня вдруг внезапно охватил какой-то непонятный страх, от которого внутри словно обдало холодом. Стало знобить. Страх за свою жизнь, долго сдерживаемый внутри, наконец, выполз наружу.