Алиса Климова - Вотъ Вамъ молотъ

Дарьина затея обошлась нам в двадцать с небольшим миллионов рублей. Я истратил меньше: всё же она дурой беспросветной отнюдь не была и с самого начала все же имела хоть и плохонький, но план привлечения инвестиций. Рассчитанный, кроме всего прочего, и на современные средства массовой информации. Радиотрансляция — дело прибыльное, и уже третий год проводная радиоточка стала символом престижа не только в Царицыне, но и в Петербурге, Москве, Харькове — так что записанное на магнитофон Дарьино "обращение к добрым людям" какую-то копеечку принесло. Ну и рекламная кампания в прессе тоже — на газеты как раз Дарьиного вклада и хватило. К моему удивлению, реакция публики была достойной. Тот же Николай Александрович — бывший царь — пожертвовал фонду два с половиной миллиона рублей. После чего какая-то копеечка просто хлынула на счета, и пожертвования горожан составили пять с половиной дополнительных миллионов. Отдельно я уже считал взносы от собственных рабочих — эти, отдавая в среднем по рублю в месяц, обеспечили ещё миллион шестьсот тысяч. А вот крупные промышленники и прочая элита нации денежку зажали…

В целом Дарьина инициатива нагрузила нас к маю ста семьюдесятью тысячами младенцев — хотя ещё чуть больше десяти тысяч же зиму пережить не смогли.

Не зря были потрачены вообще все деньги, ушедшие на прокорм народа. Хотя было запланировано использование труда за еду примерно миллиона мужиков, в связи с отсутствием альтернатив работать нанялось их больше трех миллионов. Три миллиона сто восемьдесят тысяч, у которых не было ни лошадей, ни коров, ни овец или коз…

Так что мужикам этим на заработках пришлось сильно потесниться, в заранее выстроенных земляных времянках нары пришлось ставить аж четырёхэтажные. Зато весной, когда большая часть народу разбрелась по домам в надежде хоть что-то посеять, осталось только рельсы проложить на четырёх с половиной тысячах километров железных дорог. Кузьмин в станице Новониколаевская на Азове выстроил почти полностью ещё один металлургический завод, на миллион тонн стали в год. Всего же новых заводов — а, точнее, пока что пустых корпусов для них — было выстроено почти семьдесят штук. Заодно и число колхозов удалось увеличить втрое: была у крестьян опция податься за прокорм в колхозники. Можно было и в десять раз увеличить, но опция была ограничена жёстким условием: в колхоз переходит всё село целиком. Почти, колхоз учреждался лишь в случае, если не менее девяноста процентов земли, приписанной к селу по кадастру, поступает в мою собственность.

Мищенко, подводя итоги зимы, ехидно мне по этому поводу заметил:

— Ну что, Александр Владимирович, солдат Вы подкормили, теперь отставников кормить обузу взяли? Может, порще в колхозы по роте на постоянную дислокацию наладить?

Ирония Мищенко мне была понятна: слишком сильно моя сельскохозяйственная деятельность прищемила местных кулаков. Колхоз — дело хорошее, но крестьяне мне должны хлебушек выращивать, а подписавший соглашения народ перед кулаками был весь в долгах как в шелках. Избавились от них крестьяне крайне просто: все колхозники вместе с имуществом перевозились в другое место. А вновьприехавшие никаких обязательств перед оставшимися в селах кулаками не имели. Оставшиеся без дойного стада сельские богатеи были подобным развитием ситуации крайне недовольны, и опустевшие дома запылали…

Поджигателей даже специально вычислять не надо было. Солдаты, из тех же крестьян, поступали с ними по совести и закону: подходили к дому, громко призывали их выйти и покаяться а затем отправиться на каторгу. Тех, кто этот призыв игнорировал, стреляли. Тысяч семь постреляли, после чего и поджоги прекратились, и сами кулаки куда-то делись.

Очень к месту оказались заборы вокруг рабочих городков. Похоже, что статистик Струмилло-Петрашкевич был прав: бродяг в России были действительно миллионы. Охрана городков, всю зиму работающая вместе с рабочими дружинами, оружие применяла практически ежедневно. И потери, к сожалению, были не только у нападавших.

Впрочем, зимой стреляли не только по кулакам и бездомным. Слишком много мужиков решили, что зерно на элеваторах "по справедливости" для них и запасено. Почти везде солдатам пришлось доказывать пейзанам, что ружья им не просто так выданы. В газетках вроде как хорошо прижатых "революционеров" несколько раз появлялись фотоснимки отбитых пулемётными командами попыток украсть зерно. Фотографий разграбленных элеваторов, что характерно, не было ни одной.

Поначалу Петьке ехать так далеко очень не хотелось, но отца ослушаться было просто невозможно… А потом оказалось, что и не нужно: большая часть воображаемых по дороге трудностей так и осталась воображаемой, а вот возможностей нашлось больше ожидаемого.

Игнат, конечно, подсуропил: сказал, что тут все по-русски понимают, а кто не понимает, так при власти толмачи имеются. Может в столице и так, а в Колонии народ лишь головой качал в ответ на его попытки хоть как-то объясниться. Хорошо ещё, что встретил давнего знакомого, Ваньку Лосева — тот уже не первый год здесь промышлял. Он на первых порах и помог немного, но, главное, посоветовал ему хорошего учителя — так что теперь и сам Пётр Григорьевич волне сносно на местном наречии размовлял.

Но Игнат — он старший, его отец в преемники на заводе готовит, а Петьке дома заводом управлять не светило. Однако голова и у младшего была на месте, так что быстро выяснив тутошние цены на медикаменты, Пётр Григорьевич наладил кое-какую торговлишку отцовой продукцией. Удачно наладил: с выручки сам фабрику поставил. Машины, конечно, пришлось из Америки заводить — но дело казалось выгодным. А когда отец взял подряд у военного министерства, оказалось что и не казалось. Правда тут и родителю пришлось деньгой немалой вложиться — зато фабрика продукции как бы не на пару миллионов в год выпускала.

Можно бы и больше доходу иметь — да уж больно перевозки недёшевы были. Петька, пользуясь "семейными связями", товар, конечно, возил и вовсе задёшево, но корабли, что зять на постоянную линию наладил, много товара взять не могли: не для того их тот пустил, чтобы без груза гонять. Приходилось товар отправлять обычными коммерческими пароходами — а тут платить приходилось не за вес, а за объём. Товар-то хоть и лёгок, места занимал много… Если бы свой пароход заиметь!

Русская колония в Колонии была не очень и большой, но о своём корабле мечтали многие. Здешние цены для русского купца казались вообще смешными, но недаром говорится про телушку с перевозом… Пароход пока оставался недосягаемой мечтой, и не только из-за дороговизны. Если какой неновый подыскать, то сложившись, русские его купить смогли бы — но вот уголь в здешних краях стоил столько, что дешевле было бы топку зерном топить. А Лосевский для большого парохода негоден был. Правда в последнее время в Монтевидео мазуту стало много недорогого — но вот пароходов с мазутной топкой дешёвых не было…