Владислав Савин - Красные камни [litres]

Так что решился все же скоро мой Васенька свет Кузьмич мне предложение сделать. Тем более что я, девушка советская и приличная, без записи в загсе не дозволяла ему ничего дальше поцелуев. И ты осознай сначала, с кем судьбу свою связываешь на всю оставшуюся жизнь, потому что соперниц я не потерплю категорически, это пусть товарищ Юншен с двумя сразу, в Китае менталитет другой. И приходим мы с ним на собрание… даже не знаю, как это назвать, у меня ассоциация с дореволюционной РСДРП возникла, не в смысле идейного раскола, а железно организованное подполье, где все абсолютно идейные и линию ведут без огласки и бюрократии. Слышала я где-то слова «Орден Рассвета», или просто Орден, ну пусть будет так. А главным сам товарищ Сталин – вот лицо было у Васеньки моего, когда он увидел, кто во главе стола сидит, а особенно услышал про меня «одна из нас»! А вдруг он меня бояться станет – а это очень плохо, ведь не может тогда быть даже дружбы, не то что любви, когда страх есть.

Пришлось после ему разъяснить, уже наедине: «Так ты тоже тогда станешь “одним из нас”, как и я. Членом Ордена – который не “инструмент укрепления сталинской диктатуры”, раз сам вождь тогда сказал: “Вот помру я, и что после? Хочу чтобы страна, партия и народ с моего курса не свернули”». Ой, а ведь это технически то, что какой-то там оппозиционер говорил, нам на лекциях читали, «пробиваться наверх на ответственные посты, чтобы вести свою правильную линию». Только у нас уже, – и какие же мы заговорщики, если сами первые лица в главе: Сталин, Берия, Пономаренко. Я учусь пока, два года еще мне осталось, – а когда-нибудь буду такой, как Анна Петровна. Или Лючия Смоленцева – ну кто бы мог подумать, что известная актриса, и тайный агент?

А еще я там узнала, что и меня собирались убить. У одного из заговорщиков был подручный-шофер, и он должен был меня грузовиком задавить, когда я на мотороллере поеду. Мне страшно стало немножко, как услышала, – но и приятно было, что Васенька тоже за меня испугался. А я его утешала, уже после, наедине – нас же специально учат, чтоб такого не случилось. Анну Петровну пять раз убить пытались, последний раз во Львове недавно совсем – и все враги мертвые или в тюрьме. Так что, Вася, ты терпи, что я в Академии своей тренируюсь, иногда и по вечерам – рукопашка, стрельба, холодное оружие. А мне еще и мототриал, раз я хочу на мотороллере и дальше ездить. Это спорт такой, разные трюки на мотоцикле выделывать, или проехать там, где и пешком трудно – зато уж тогда не задавит меня никто. Да, Вася, нас учили убивать – как врагов на войне, у Анны Петровны пятьдесят уничтоженных фрицев на счету, ну а у меня всего двое бандитов. Напали на меня, слабую и беззащитную, когда я поздно вечером с занятий шла, хотели убить и ограбить – и остались в подворотне с пулями в головах. Вася, у тебя же тоже пистолет есть, наградной, в комоде лежит, и ты не боишься. И сам ты рассказывал, как молодой с белополяками воевал – а девушки что, права защищать себя не имеют? А лишь как какие-нибудь француженки, переходящим призом к победителю?

Ну вот, Васенька, колбаску съел, умница. Дай тебя поглажу, котик, брюшко тебе почешу. Жизнь твоя кошачья, ешь да спи. Но если ночами орать будешь, спать не давая – кастрирую! Хотя Василий мой Кузьмич против – «как мужика его достоинства лишать». Ты, Васенька, еще деток наших увидишь, сколько коты живут, лет десять, пятнадцать, а ты вроде молодой еще, как ветеринар наш сказал.

Что-то задерживается сегодня мой Васенька Кузьмич. Хотя он теперь в большом чине и ответственности, это я могу после занятий скорее домой. В следующем году в Бауманку поступлю, на заочный, или даже на вечерний, технически образованные люди в нашей службе приветствуются, – ну а пока я в пять дома уже, а Вася обедать к шести приезжает. Хорошо, Алевтина Борисовна продукты закупает по списку, мне в магазин не надо по дороге. Сейчас я на мотороллере не езжу, неудобно по такой погоде – осень, дождь, ветер, до метро иду, зонтик рвет так, что боюсь улететь, как англичанка из какой-то сказки, название забыла. Раньше бы я его сложила, вдруг вырвет или поломает, и мокла бы под дождем – ну а сейчас могу самые модные зонтики хоть каждую неделю покупать, все ж хорошо, что мой Вася – замминистра, и зарплата соответствует. Дома сразу на кухню – Алевтина Борисовна дело знает, но хозяйка в доме должна быть одна. Никто ее, понятно, не увольняет – но и мне барыней сидеть не приходится. Впрочем, на кухне с моим Васей даже интересно, в четыре руки – а после кулинарные изыски друг друга вместе оцениваем. И тебе, Вася, со стола перепадает – вот только хулиганить не надо! Думаешь, я не знаю, кто вчера рыбу уворовал? Ладно, я тебя простила, – но больше так не делай!

Ну вот, звонок в дверь – Вася, идем хозяина встречать! По пути в зеркало быстро взглянуть, прическу поправить. Может, и будет когда-нибудь: муж с работы, а я не в платье, а в халате, когда вместе лет десять проживем, – но пока Анна Петровна этого категорически не советует. Ну, а в расплывшуюся «тетку» превратиться мне не грозит, при той физкультуре, что у нас в Академии. Вася, ты что, не трогай меня лапкой – на чулке зацепки оставишь! Это ж нейлон!

А в общем жизнь налаживается. И в самом деле становится лучше, веселее, богаче.

Вася, милый, ты устал? Скорее пальто снимай, раздевайся, и в столовую – обед на столе, остыть еще не успел. Куриный суп, твое любимое картофельное пюре с солеными грибами, и горячий чай с печеньем и вареньем.

Индокитай.

Сентябрь 1953 г.

Коммунисты бывают настолько разных сортов?

Поль Ламбер был прежде всего полицейским. Очень хорошим полицейским, с более чем четвертьвековым опытом и стажем. Разбираться в тонкостях коммунистической идеи он не считал для себя необходимым – конечно, ему было известно, что есть какие-то троцкисты, отличающиеся от тех коммунистов, что в СССР, а прежде были «большевики» и «меньшевики», и отношения между этими течениями были далеко не дружескими, но «милые бранятся – только на потеху» – так, кажется, русские говорят. Был у Ламбера, тогда еще простого инспектора, среди информаторов один, кто называл себя настоящим «русским князем из рода Рюриковичей» – правда, в Париже этот аристократ вел жизнь клошара, поскольку все его богатство украли большевики, однако общаясь с ним, Ламбер вынес твердое убеждение, что русские стоят на более низкой ступени развития, чем европейцы. Так как «загадочная русская душа» при ближайшем рассмотрении представляла лишь – где француз или немец поступит по разуму и логике, без всяких сантиментов, для русского имеет огромное значение «по справедливости». Что вовсе не есть показатель высокой нравственности – поскольку эта справедливость может быть сугубо для себя, тот же «рюрикович» мог за грош горло перерезать ближнему своему. Но ведь это было и в Европе, в феодальное средневековье, когда личная свобода была сведена к минимуму, благородное сословие было связано, как путами, законами чести, духовенство – Святым Писанием, горожане – цеховыми правилами, ну а крестьяне – волей сеньора. У нас, однако, был Вольтер с энциклопедией разума и лозунгом свободы, – а русские (как и прочие азиатские народы) так и остались стадом, послушным воле вождя. Понятно, отчего идея коммунизма столь популярна у китайцев, корейцев, вьетнамцев.