Владислав Савин - Красные камни [litres]

Мы стоим на городской стене – гости из будущего, все четверо, и магистратские, и городская стража, и просто народ. Ждем возвращения послов к осаждавшим – шестеро самых уважаемых граждан города, представители всех гильдий, и еще настоятель католического храма, чтобы не было сомнений в их свидетельстве. И один из них – отец пани Анны (тоже моя роль). Ее снимем отдельно – мне переодеться минута, прямо поверх одежды из века двадцатого натянуть длинное и широкое платье с глухим воротом и длинными рукавами.

– Люся, ты хоть выражение лица меняй, – говорит мне Анна, – все ж героини твои разных эпох.

Внизу на поле солдаты католического войска вкапывают шесть столбов. Затем выводят и привязывают к ним всех шестерых посланников, обкладывают хворостом. Хотя Валя Кунцевич (взявший на себя роль военного консультанта) утверждал, что никто бы не стал в той обстановке возиться с кострами – поставить на колени и саблей рубануть куда проще. Расстрел – да вы что, в то время огнестрельное оружие уже было, но даже один выстрел из тогдашней «ручницы» – это такая процедура, да и порох дорог.

– А с чего бы главпопу так зверствовать? Не дурак ведь – должен сообразить, что легче убаюкать обещаниями, «ну а вешать будем после».

– Так вера ведь христова. Если ему предложили на распятии клятву дать. И нарушить – свои не поймут. Да и враги у Крамера есть – после в Рим донос напишут, что допустил святотатство.

Все против городских ворот происходит, а где бы горожане возвращения послов ждать могли? И на случай, если защитники Дрогобыча вылазку сделают, строится рядом полк немецких ландскнехтов – каски с рожками, как у солдат вермахта (немецкие трофеи и есть), только в руках пики, а не «шмайсеры». И важные паны на конях, и челядь, и просто зеваки, из вражьего войска.

Отец Анны кричит: «Все правда! Не сдавайтесь!» Услышат ли его – ну, вполне могут, дистанция метров двести, и ветер оттуда. Только и без этих слов все ясно – пощады не будет никому. Если даже своего же брата-монаха не пожалели.

Если тебе больно – плакать должна не ты, а те, кто в этом виноват. Я вскидываю винтовку – не дожидаясь ничьей команды или дозволения, хотя патроны холостые, как и положено в кино. Двести метров для СВТ с оптикой не расстояние. Первым (по жизни и по сценарию) должен умереть офицер, командовавший палачами. Затем – солдаты, что таскают хворост. Вот забегали, засуетились – но никто не сообразил укрыться, залечь, один лишь Крамер, гнида, сразу нырнул за чью-то спину.

Можно попробовать отбить приговоренных? Но воевода, командующий городским войском, отрицательно качает головой – врагов слишком много, они могут опрокинуть нас и ворваться следом в открытые ворота.

– Сейчас их будет меньше! – кричит партизанский командир. – Петруха, бей!

И вступает пулемет. МГ-42 с двухсот-трехсот метров по толпе в полный рост – это убойно. Немецкие кнехты картинно валятся рядами или разбегаются без всякого порядка, кто куда. А я бью на выбор, факельщики убиты все, вот настала очередь и важных панов на лошадях. Вот уже внизу перед воротами нет живых, кроме наших привязанных послов – и тела, очень много мертвых тел валяется вокруг. Воевода приказывает открыть ворота и выслать конный отряд. Сейчас послы будут спасены.

Но летят от убегающего врага зажженные стрелы – Крамер про пленников не забыл. И вспыхивают шесть костров. Так что всадники из города успевают лишь, разметав хворост, отвязать от столбов уже мертвые тела. Один лишь отец пани Анны еще жив. И успевает сказать, до того как умереть:

– Они хуже дьявола. Хоть и с крестами. Не сдавайтесь – никого не пощадят.

А после, по обычаям пятнадцатого века, к воротам подъедет от осаждавших парламентер, изъявит неудовольствие, как жители Дрогобыча посмели нарушить перемирие во время переговоров (да, тогда это считалось так – ведь на стены не лезли и ворота не ломали, и значит, стрелять не принято, ну а что послов убивали, это мелочи) и убить благородных панов Пшесвятского и Закржевского (о простых солдатах и кнехтах и речи нет). И передать, что «пан священник» Крамер своей властью отлучает город Дрогобыч от святой католической Церкви, пока не выдадите проклятых колдунов. Что есть очень серьезно – пусть большинство горожан православные, но ведь и католиков в Дрогобыче немало. И нам только бунта не хватало, а то ведь и ворота ночью откроют.

О мадонна, но как же это – ведь было, что добрые католики (а особенно богомерзкие протестанты), приходя на чужую землю, считали еретиками всех, кто не обратится тотчас же в их веру. А русские, православные, а теперь вообще безбожники, придя в Европу, никого не заставляют переходить в веру свою. И если Бог указал проявлять милосердие – то кто более ему угоден?

Ведь это было тогда, как я прочла книги по истории. Для поляков-католиков, православные русские были «погаными еретиками», недочеловеками, как всякие унтерменши для истинных арийцев. Вся разница лишь в том, что если не родившийся немцем не мог им стать – то схизматик, перейдя в католичество, становился полноправным польским паном. И главный мерзавец Крамер – символично, что он германец, а ведь живи в наше время, наверняка бы носил эсэсовский мундир. Хотя Йозеф Крамер, кто у нас был помощником коменданта Освенцима, и за это сдох препоганейше, не успев сбежать – не его ли потомок? То есть наш фильм – о войне с теми же фашистами, пятьсот лет назад?

Снято? Внизу встают «убитые», чуть дольше нужно, чтобы новые столбы вкопать и хворостом обложить. Кино снимаем – следующий дубль.

Львов, гостиница «Россия»

По гостиничному коридору крались двое.

Шли, настороженно оглядываясь по сторонам – ощущая себя подпольщиками в лагере врага. Как герои «Молодой гвардии», чье имя взяла себе их организация. За истинный коммунизм, против комбюрократии и искажения ленинского курса.

– Этот номер, – сказал парень, – они точно обедают. Только начали – минут двадцать у нас есть.

Девушка промолчала. Лишь крепче сжала его руку. Это была уже не студенческая игра, а дело всерьез.

– Люба, если хочешь, внутрь не заходи. Я один, по-быстрому.

– Степа, нет. Марат сказал, мне как экзамен. И быстрее будет искать вдвоем. И подозрительно в коридоре стоять – а вдруг пойдет кто?

Они взглянули в конец коридора, где за поворотом должна была сидеть дежурная по этажу. Сейчас смена Вероники Павловны, а она иногда уходит перекусить, не оставляя подмены, «не хочу никого дергать». Работая здесь с июня электриком, Степа Карасев знал распорядок, имел доступ во все общие помещения и даже в номера (правда, лишь в экстренных случаях, если без присутствия жильцов), для чего ему под роспись был выдан специальный ключ, подходящий ко всем замкам. И дело было простое – найти бумажку (Марат подробно описал, как она выглядит), изъять, исчезнуть.