Владислав Савин - Красные камни [litres]

– Двери закрой!

– Сама знаю. Свет зажги. Чего это у них днем шторы наглухо, как затемнение?

– Так, наверное, утром еще ушли и не возвращались.

– Где тут выключатель? А, нашла! Ох, и живут же люди! Жируют, как буржуи проклятые!

– А кровать какая! Это тебе не на кушетке… Люб, а может, после нам, по-быстрому?

– Степ, ты дурак? Дело прежде всего! Ищи быстрее! Чего на приемник уставился?

– Да не помню я в этом номере такой радиолы. И марка незнакомая – «Рига-49», не слышал никогда. Наверное, завод ВЭФ делает, малой серией, для большого начальства. Смотри – работает, огонек индикатора горит.

– Значит, с собой привезли. И выключить забыли.

– Люб, смотри, деньги на столе! Ух ты, сколько – тысяч пять, не меньше! Возьмем, как трофеи!

– Степ, ты что? Мы ж комсомольцы, а не воры. Ищи быстрее – ты тут, я тут. Ой!

– Люб, ты что?

– Да тут целый шкаф – платьев и всего… Я такие лишь в кино видела, не носила никогда. И зачем ей столько? Одно на каждый день, второе на подмену, когда первое в стирке, ладно еще третье дозволительно, самое нарядное, на праздник – а тут с полдюжины, и все самый модный клеш-«солнце», как в кино! Ой, смотри, тут целых два плаща, и тоже самый модный фасон, «развеванчик» без рукавов! А сколько же у нее в Москве осталось? Вот шикует!

– Ей можно, она актриса. И муж у нее герой.

– И что с того? Помнишь, как Сергей Степанович «Происхождение семьи» Энгельса разбирал? Вот так знать и зарождалась – из тех, кто поначалу за свое королевство воевал. Ну, а прочие – в бесправное эксплуатируемое сословие.

– Люб, кончай трепаться, ищи! Эй, ты что делаешь?

– Степ, ну дай хоть миг на этой кровати поваляться. Как графине из того итальянского кино, что мы смотрели. Вот понимаю, что кровососы, эксплуататоры – а все равно завидно!

– Дурочка, вставай! Бумагу ищи! Я пока не нашел.

– Степ, ну какой ты занудный, ну что секунда изменит? Ищу, ищу, где тут еще может быть?

– А ты под тряпками посмотри. Женщины вполне могут и там спрятать. А я тут попробую.

– Эй, Степ, ты что, хочешь стол сломать?

– Бюро старое – я слышал, в таких часто тайники делают. На какую-то досочку или гвоздик нажать, откроется потайной ящик. Романы надо читать – где раньше тайную переписку хранили?

– Степ, так это ж гостиница, а не их квартира!

– И что? Вполне может быть секрет для особых постояльцев. Ты не смотри, а ищи!

– Да нет тут никаких бумаг! Ох, Степ, я даже не знала, что под платьем такое носят. Как думаешь, на мне смотрелось бы? Даже не шелк, а нейлон! Я себе одно возьму, она и не заметит, вон у нее сколько.

– Я Марату доложу о твоем моральном разложении. А он – Сергею Степановичу.

– Степа, ты дурак.

– Ты у меня поговори еще!

– Ой!

Дверь щелкнула, как затвор. И как в кино про шпионов – влетела в номер целая толпа, Степа с Любой даже рассмотреть не успели, сколько, как оказались на полу, лицом в ковер, руки за спину. Сразу карманы обшарили, все извлекли, Любу тоже ощупали всю, не облапывали, а именно проверили, не спрятано ли что под платьем. Затем больно вздернули за руку и приставили лицом к стене, внаклон, ноги широко, руки упереть, не шевелиться!

– Так, что тут – оружие, пистолет «тула-коровин» с полной обоймой. Удостоверение внештатного сотрудника МГБ, поддельное, уже статья. Билеты комсомольские, студенческие, рабочий пропуск. Граждане Карасев Степан, тридцать третьего года, и Потоцкая Любовь, тридцать пятого. Леший, свяжись с милицией, пусть пробьют информацию – есть ли такие среди уголовных со стажем.

– Мы не воры, – выкрикнул Степа, – а комсомольцы! Посмотреть захотелось, как советская буржуазия живет! Ай! Не бейте!

– Да это еще не битие, – был ответ, – вот в лагере хлебнешь. Ничего, лет через десять вернешься другим человеком. Из комсомола, ясно, вон, о партии и думать забудь, о высшем образовании тоже – назначат тебе место жительства где-нибудь в Тюменской области или в степях Казахстана, без права выезда дальше райцентра, будешь так всю оставшуюся жизнь. Юр, я правильно УК вспоминаю, это им положено?

– Не положено! – крикнула Люба. – По закону, это статья… Тут даже «со взломом» нету, а значит, не больше трех лет. И без высылки и поражения в правах, на первый случай.

Она слегка повернула голову, скосила взгляд. В номере кроме них было шестеро. Сама Лючия, ее муж-герой, еще двое в штатском, но с военной выправкой, и что странно, две женщины, выряженные как фифы. И еще кого-то послали в милицию позвонить.

– Гражданка Потоцкая – студентка юрфака, – сказала одна из женщин, – но кое-чего не понимает. Валь, ты ей как практик разъясни. Только не пугай девочку, а то она вообразила себя подпольщицей в лапах гестапо.

– С радостью, Анна Петровна, – ответил тот, кого назвали Валентином. – Значит, так, граждане воры, влезли вы не к кому-то, а к самой Лючии Смоленцевой, которая в данный момент в кино снимается по государственному заказу – то есть она тут вроде как при исполнении, а не частное лицо, что уже есть обстоятельство отягощающее. Во-вторых, напомните мне, гражданка Потоцкая, как в УК определяется «бандитизм» – большая сплоченность, когда на дело вместе идут, наличие оружия хотя бы у одного и осведомленность о том прочих. Товарищ Сталин указал, что при коммунизме преступности быть не должно, а организованной особенно – и оттого суды сейчас весьма склонны лепить бандитизм в любом случае, когда злодеев больше одного и у кого-то даже паршивый ножичек в кармане обнаружен, ну а по этой статье положена минимум десятка со всем прилагаемым. А у вас ствол – из чего следует в-третьих, самое для вас паршивое: вы можете доказать, что замышляли всего лишь кражу, а не покушение на убийство? При том что, согласно советскому закону, покушение наказывается равнозначно как совершенное преступление, «если в незавершенности деяния нет заслуги обвиняемого».

– Степ, ты не бойся, – сказала Люба, – ничего они с нами не сделают. По закону, презумпция невиновности…

– Двойка, – ответил Валентин, – в реальной практике сейчас презумпция – это лишь касаемо самого факта совершения преступления. А когда сей факт доказан, вас с поличным поймали, то уже вам надо доказывать, что вы не замышляли наиболее тяжкого из возможных намерений. Иначе бы любой бандит, кто на темной улице, «жизнь или кошелек», мог бы сказать: «А я убивать вовсе не собирался – и потому не разбой, а грабеж, более легкая статья». Товарищ Смоленцева имеет приговор от ОУН-УПА, и дело наверняка на контроле будет, мне даже страшно представить, с какого верха – так что прокурор вполне может квалифицировать не только покушение и бандитизм, но еще и «по политическим мотивам», а это уже «четвертной».

Степа вдруг срывается с места, оттолкнувшись от стены руками, и бросается к окну. Мимо Лючии – разве сможет хрупкая и невысокая женщина остановить рослого парня? Но мягкий «протягивающий» блок левой и одновременно удар правой в лоб, основанием ладони, – голова Степы откидывается назад, не успевает за ногами, и смачный звук падения на спину, разве что ковер чуть смягчил. Тот, кого назвали Валентином, тут же оказался рядом, больно вздернул Степу за руку вверх – ай, локоть вывихнешь! И резко, без замаха врезал под дых, так что Степа согнулся вдвое. И еще спрашивает, участливо лыбясь: