Владислав Савин - Красные камни [litres]

Мойша осведомился, что тогда стоим, какая обстановка, «записать для истории». Кейси взглянул вперед, где китайские солдаты работали, как сонные мухи, расчищая дорогу, сгребая в стороны обломки и трупы – и бросали свое дело при каждом выстреле из леса (опять проклятые снайперы!), офицеры же благоразумно не стремились показываться и торопить.

– Еще у вьетконговцев есть русские «тюльпаны». Это такая дура, калибром в девять с половиной дюймов, от ее попадания воронка во всю ширину этой дороги и глубиной в человеческий рост. Если попадете под такое, мистер Горцмен, то совет, бегите как можно дальше от мишени, то есть дороги – в канаве не спасетесь. Хорошо, что нет авиации – в отличие от китайских комми. Русские же, к сожалению, не были учтены. Теперь наш Госдепартамент заявит Сталину протест, обвинив в нарушении джентльменского соглашения, «только желтые убивают желтых». А нам лишь надеяться, что этот авиаудар был первым и последним. Пока же своей воздушной поддержки и прикрытия у нас не будет – если русские прислали сюда реактивные бомбардировщики, то наверняка и «миги» тут тоже есть, и посылать против них поршневые, какие только пока и наличествуют у Чан Кайши, это самоубийство, пилоты просто взбунтуются, «мы не камикадзе».

Отчего же Соединенные Штаты нам не помогут? Это возмутительно, что красные жгут напалмом солдат свободы и демократии – ладно, желтых солдат, но раз они сейчас воюют за наши идеалы, то вроде как уже не туземцы, а в статусе белых людей. Лишь мы, во имя высокой идеи, имеем право убивать тех, кто против свободного мира – а красные, сопротивляясь, совершают преступление, которое должно караться по международным законам. Отчего президент Эйзенхауэр не прикажет сбросить атомные бомбы на этот проклятый Вьетконг – как велел на каких-то египетских бандитов? Будь на его месте великий Дуг Макартур, уж он не колебался бы ни минуты. Убивать вьетконговцев тысячами, миллионами – ну а дипломаты после отпишутся. Или кто-то хочет, чтобы красные захватили мир?

– У них тоже есть Бомбы, – ответил Кейси. – Что до меня, то я не желаю победы красных, но стать жареной шанхайской тушкой хочу еще меньше.

Китайцы устраивались на ночлег – кому повезло (в большинстве офицеры и сержанты) в машинах, под брезентом, а солдаты укрывались от дождя под машинами, ложась прямо на землю. Мойша, как подобает белому человеку, устроился в штабном автобусе вместе с Кейси и еще двумя американцами, после походного ужина – галеты и тушенка. Мойше снилось, что он в «Хилтоне», в постели с кинозвездой – с той самой блондинкой, вот имя не вспомнить, что в прошлом году прилетала в Шанхай вдохновлять американских солдат. Вот сейчас будет неземное блаженство – и тут лицо кинодивы расплывается, волосы чернеют, и вот уже Люцифера скалит свои клыки, сейчас укусит и коммунизмом заразит! Гарцман отшатнулся, полетел с кровати, куда-то как с обрыва. Что за жуткий грохот? Больно ударился рукой и боком. Что это?! Автобус лежал на боку, снаружи раздавались вопли. И запах бензина – если бак поврежден и течет, сейчас все мы сгорим!

К счастью, заднее окошко было рядом. Мойша, извернувшись, вывернулся наружу. Тут снова ударило – раз, другой, третий, и вдоль дороги поднялись громадные разрывы, грузовик рядом разнесло в мелкие щепки. Это и есть ужасные «тюльпаны»? Охваченный страхом, Гарцберг побежал, спотыкаясь и падая, успеть оказаться подальше до следующего залпа. Что это за люди рядом, в темноте, эй, зачем вы меня хватаете, я американец! Но его не слушали, а умело и жестоко скрутили руки, накинули веревку петлей на шею, как скотине, и ударами, пинками погнали куда-то в лес. А позади, на дороге, послышалась автоматная стрельба и взрывы гранат. Это вьетконговцы?!

– Вы не имеете права, я журналист, некомбатант!

В густом и на вид издали непроходимом лесу оказались на только тропинки, но даже дороги, не различимые сверху под сомкнутыми кронами деревьев. Мойшу тащили, как собаку на поводке, подгоняя весьма болезненными ударами, и он бежал, задыхаясь: вьетнамцы – это такие же дикие азиаты, как японцы майора Инукаи, просто забьют до смерти и бросят тело здесь! Затем откуда-то появилась машина, вроде джипа, Гарцберга кинули в кузов, как мешок, сами уселись по двое вдоль бортов. Темно, не видно ничего, особенно когда лежишь мордой вниз – но ехали долго, вот уже светать начало. Хотя когда было нападение, за час или два до рассвета?

Деревня самого средневекового вида. Всюду вьетконговцы, многие с оружием, русскими автоматами ППС. Гарцберга вытряхнули из кузова, подвели к каким-то вьетнамцам, более важным – наверное, главари. Мойша снова пытался разъяснить, что он журналист, некомбатант, и должен быть немедленно освобожден – но старший из бандитов промяукал что-то на своем языке.

– Эй, куда вы меня тащите?! Что это?! Меня – туда?!

Ямы в земле, накрытые решетками из бамбука, дождь проходит свободно. Глубиной и шириной метра по два, на дне вода стоит. Вот решетку откинули, подняв камни, прижимающие бамбук к земле.

– Эй, вы что, я туда не пойду!

Удар, боль, падение, брызги в стороны – и решетка уже над головой.

Но не все потеряно – ведь если бы хотели убить, то убили бы? А значит, он, Мозес Горцмен, когда освободится (ведь не станут же его тут всю жизнь держать), то напишет эксклюзивный репортаж, жизнь банды Вьетконга, наблюдение изнутри. Прибавив для эффекта свое – кто будет проверять? Что-нибудь такое, «жареное» – например, что вьетконговцы – это каннибалы, чем еще они могут питаться в этих проклятых джунглях? Как его, Мойшу Гарцберга (простите, Мозеса Горцмена) жестоко пытали, требуя отречься от идеалов свободного мира и стать коммунистом, но он оказался стоек в убеждениях. И бежал, вырвался из этого ада – схватил автомат, убил охранника, затем второго, целый десяток, сотню! А заодно спас американку, дочку миллионера, которую поймали вьетнамцы и хотели зверски убить – и дальше приключения в стиле Индианы Джонса, бег по дикому лесу, где тигры, крокодилы, ядовитые змеи и еще разъяренные вьетконговцы гонятся – да ведь это и экранизовать можно, любая кинокомпания вцепится, Фаньер от зависти умрет! А он, Мойша Гарцберг, станет богатым, знаменитым – и конечно, тут уже не дать ему американский паспорт будет ну просто нельзя. А когда стану миллионером, то разыщу ту самую кинодиву-блондинку и устрою с ней оргию в лучшем нью-йоркском отеле.

Сколько-то дней (счет времени был потерян) Мойшу не трогали. Чего он не опишет в своем будущем шедевре, так это физиологии: в сортир ходить пришлось здесь же, а туалетной бумагой (и постелью) был ворох листьев, брошенный на земляной уступ. И частый дождь сверху – хорошо хоть замерзнуть угрозы нет. А кормили – всего одна плошка риса и кружка воды в день. Наконец его вытянули из ямы – нет, бежать, как он мечтал, не удалось, вьетнамцы хоть и мелкие, но их целая толпа собралась, скалятся и смотрят, как на невиданного зверя – и все вооружены. Его провели до одной из хижин, не отличающейся от прочих, внутри была вполне культурная обстановка – стол, стулья, диван, какие-то сундуки, ящики с маркировкой, в углу радиоприемник. И лампочка под потолком – откуда тут электричество? Присутствовали четверо вьетнамцев, хотя один, такого же азиатского вида, был выше ростом и лицом несколько отличался.