Владислав Савин - Красные камни [litres]

– Вас свои после проверять будут. И по этому случаю – так что заучите как краткий курс, что расскажете. И учтите, что будет крайне подозрительно, если ваши рассказы совпадут во всем, это лишь при зубрежке бывает. Мелкие, несущественные детали могут и должны различаться – вот ты, Степа, должен запомнить логику и последовательность поступков, а эмоции и чисто внешние черты только в самом общем. Ну а ты, Люба, не обязана помнить, например, кто за кем в комнату входил, но уж платье и прическу Лючии должна описать во всех подробностях. И учтите, что вас, скорее всего, и после проверять станут – например, листовки свои подкинут и будут смотреть, как легко вас из милиции отпустят, ну а следить, с кем вы встречаетесь и о чем говорите, это вообще азбука. И раз они Ганну не пожалели за гораздо меньшее – то вас тем более, это вам понятно? Поймите, что мы вам не враги, не гестапо, и вам помочь хотим – а вот ваши по дурости вполне могут дров наломать. И если даже раскаются после – то содеянного уже будет не обернуть, и отвечать за все придется, по нашему советскому закону.

Прониклись, кажется. Их же идеология, стереотипы нам помогли. Вера в образ «старого большевика-ленинца», который придет, по справедливости разберется, по головке погладит, а в завершение скажет: «А теперь за работу!» – именно такие персонажи в конце все разруливают в книгах и фильмах (а пропаганде здесь верят, в особенности такая вот молодежь «со взором горящим»). Мы, конечно, не старые большевики, но все же по этой шкале у Степы и Любы стоим повыше, чем Сергей Степанович. Вот и вышло у нас то, что никакому следователю гестапо не удалось бы – может быть, эта парочка и сломалась бы, попав на настоящий допрос, а возможно, и под пытками бы ничего не сказали, как молодогвардейцы в нашей реальности. Надо, кстати, и пряник им показать.

– Хорошо себя покажете – после, возможно, вам предложат и в наши ряды вступить, партийного контроля. Будете уже не самопально, а по воле партии и лично товарища Сталина смотреть, где идея коммунизма извращается. И наказывать того, кто злоумышленно виновен, и наставлять на истинный курс того, кто заблуждается. А это, ребята, очень большая ответственность и честь.

Вижу, впечатлило. Они ведь не против партии выступают, а против отдельных уклонов от некоторых вредителей-исказителей ленинского курса (возможно, пробравшихся на самый верх). Конечно, «вступить в наши ряды» – это сильно сказано – на уровне, как мы в сорок четвертом в Кюстрине герр коменданту предлагали в «свободную Германию» вступить, а по жизни ты сначала капитулируй, чтоб нам лишней крови не лить, твой город штурмуя, ну а после будем посмотреть. Так и эти – после дела поглядим, может, вы нам и пригодитесь. Если живые останетесь, конечно.

– А особенно вас предупреждаю: упаси вас Карл Маркс делиться секретом с самыми близкими из ваших друзей. Какими бы «своими» они вам ни казались. Потому что они скажут еще кому-то, так дальше и пойдет, до тех, кому знать о вас вовсе не надо. И тогда вполне могут с вами сделать, как с Ганной. Если один раз уже черту переступили. И самое подлое, поручат это кому-то из таких же идейных, искренне верящих, что «так надо».

А вот тут плохо – по глазам вижу. Не удержатся ведь, проболтаются, он или она, под большим секретом. И остается лишь надеяться, что не успеет ситуация до крайности дойти – мы этот нарыв раньше вскроем. Но каждый сам выбирает свой путь – а мы не можем ведь к ним няньку приставить постоянную.

Знали они, кстати, не так много, если по конкретике судить. Но и немало – одна информация, кто есть кто среди студентов и «кружковцев» Линника, очень дорого стоила. Есть, значит, ближний круг «активистов», замыкающийся на самого Сергея Степановича и его ближайшего помощника Марата (который заодно и комсомольским секретарем факультета подрабатывает), – логично предположить, что каждый из этих «активистов» – глава своей ячейки, рядовые члены которой других ячеек не знают. И входят в организацию не только студенты, но и заводские, тут связь идет через структуру «народных дружин», отголосок войны с бандеровщиной, а сейчас, по факту, примерно то же самое, что ДНД в позднем Союзе: милиции помогают, хулиганов ловят, а также следят, чтобы не было «морально разложившихся» (парень галстук надел или лакированные штиблеты, а девушка – красивое платье и шляпку, – вы разложились, пройдемте). Также осуждается «праздное времяпровождение», каждый сознательный комсомолец должен круглосуточно думать, чем он общему делу может помочь – в общем, классическая картина «казарменного коммунизма». Пока активно насаждаемая среди здешней молодежи – старшие не вовлечены, но знают и смотрят со снисхождением, «ребята энтузиасты, стараются». Тут Аня заметила: «Я о том еще с Алексеем Федоровичем говорить буду, как же это он просмотрел?»

Ну все, голуби наши, летите. Несите нам в клювиках информацию – и помоги вам святой Ленин своим товарищам не попасться. Надеюсь, что вас по «маршруту 306» не отправят. Слова от дальневосточных товарищей, которые в сорок втором году наконец ликвидировали агента с кличкой «306», который был перевербован, как достоверно установлено, пятнадцать раз – это выходит, безнаказанно семь раз нашим клялся, семь раз японцам, до того как у «кровавой гэбни» лопнуло терпение [21] История подлинная! . Ну, а мне еще с львовским ГБ разбираться – поскольку я, несколько раз там появившись и даже в допросах участвуя, свою ипостась агента МГБ перед местной публикой раскрыл. Что выглядит вполне естественно, легенды кино не нарушая – даже в позднесоветские времена участие кого-то от КГБ в составе киногрупп было обычным явлением. Надо ведь еще и с Горьковским прояснить – если он, как наши голубки напели, в число доверенных к гражданину Линнику входил.

Отчего этого гражданина просто не арестовать? Так кроме советского писаного закона есть и практика его применения. Как в каком-то рассказе Марка Твена про американское правосудие прошлого века: «Чтоб осудить уважаемого джентльмена, нужны были очень серьезные доказательства; чтоб осудить простого белого человека, доказательства могли быть попроще; чтоб осудить негра или китайца, никаких доказательств не требовалось». Будь этот Линник беспартийным, прежде замеченным в бандеровщине, и поступи на него сигнал, что он хотя бы в частной беседе вякнул что-то вроде «слава Украине» – ехал бы уже за ним воронок, по моей единоличной санкции, и никто бы мне слова не сказал – правда, после все равно полагалось расследование: а от кого сигнал, а не было ли тут личной вражды, и кто еще подтвердить может. Но арестовывать члена ВКП(б), фронтовика, имеющего награды, ни в чем порочащем прежде не замеченного и сейчас занимающего не самый низкий пост – не знаю, как в ином СССР, откуда мы сюда провалились, но здесь это (без самых прямых улик) было бы откровенным беспределом, которого не поняли бы не только местные товарищи, но и Москва. Даже если бы у меня были основания считать, что этот Линник замышляет теракт – мог бы я его за решетку сунуть, но только спаси меня Энгельс, если я к установленному сроку доказательств виновности не предъявлю. Такая вот практика, и не мне ее менять. Да и не до того сейчас – я ведь не двадцатилетний комсомолец, жаждущий разом все улучшить, а много битый жизнью циник.