Владислав Савин - Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт

Но объединять вместе безусловно почтенных людей и сомнительную шушеру – на том основании, что они получают плату не за физический труд?! Позволить каким-то борзописцам, должным исправно освещать политику своего государства в прессе, иметь мнение, отличное от мнения воинов, перед которыми эти обязаны покорно склонять головы, если, конечно, они не хотят их лишиться?! Это просто не укладывалось в голове майора Инукаи – такое просто не имело права на существование в государстве, заслуживающем такого определения, по мнению офицера Империи восходящего солнца.

Выслушав Бородинского, майор пришел к некоторым выводам – во-первых, если бы этот субъект, по недосмотру светлой богини Аматерасу, родился бы японцем, то его, за выражение неприкрытой ненависти и презрения к своему государству и народу, в старые времена убили бы на месте как бешеную собаку; во-вторых, господин Сталин, судя по тому, что подобным организмам начали указывать их место – хотя, по мнению Инукаи, делали это, проявляя непозволительный либерализм и вопиющую мягкотелость, – заслуживал уважения как руководитель страны, пресекающий деятельность подрывных элементов; в-третьих, Бородинский явно не понимал своего места, будучи предателем на жалованье, пока еще приносящим некоторую пользу воинам Империи, и, только поэтому остававшийся в живых, – но майор твердо решил немного вразумить непонятливого.

Третьим был уникальный даже для повидавшего многое майора тип – Мойша Гарцберг. До сей поры Инукаи не мог похвастаться глубокими познаниями по части еврейского народа – его знакомство с представителями такового ограничивалось длительным противостоянием с начальником одной из русских пограничных застав Гринбергом, в засадах, устроенных которым, погиб добрый десяток сформированных из эмигрантов разведывательно-диверсионных групп и одна группа, состоявшая из подчиненных самого Инукаи, а также несчетно простых контрабандистов; еще был офицер ГПУ Кацнельсон, которого Инукаи, после долгой охоты, сумел все-таки подловить на таежной дороге – к чести большевиков, весь отряд отстреливался до последней возможности, а оставшийся последним командир, раненный, подорвал себя гранатой. Инукаи умел ценить воинскую доблесть врага, поэтому приказал своим подчиненным похоронить убитых и поставить табличку с именами убитых чекистов и отметкой, что они погибли смертью храбрых [150] Реальная история: во время войны в Китае подбитый китайский бомбардировщик сел на контролируемой японцами территории; экипаж отстреливался до последнего; последний из летчиков застрелился – и японцы похоронили своих врагов с воинскими почестями и поставили памятник с надписью «Доблестным китайским воздушным воинам». . Исходя из этого опыта, майор и судил о евреях – нет, он был образованным человеком и знал, что это народ, весьма склонный к коммерции и хорошо умеющий зарабатывать деньги, – но это была чистая теория, поскольку такие евреи на его жизненном пути не встречались. Но Гарцберг был выдающимся экземпляром – прочитав личное дело, Инукаи сначала не вполне поверил написанному – такой тип просто физически не мог выжить, его давно должны были прикончить. Лишь побеседовав с Мойшей – причем в ходе разговора Инукаи приходилось постоянно напоминать себе максиму полковника Николаи „Отбросов нет – есть кадры!“ и преодолевать желание вызвать денщика, чтобы приказать ему приготовить ванну, поскольку от Гарцберга исходило ощущение абсолютной моральной нечистоплотности – майор поверил написанному.

Гарцберг родился во Владивостоке, в благополучной, обеспеченной, еврейской семье, окончил гимназию, писал стихи – без особого успеха, из-за происков антисемитов, как он с пеной у рта уверял майора Инукаи. Поверить в это было сложно, поскольку семья Гарцбергов вполне процветала на ниве коммерции, и злобным антисемитам следовало бы притеснять главу семейства, чье дело приносило приличные доходы, а не одного из его отпрысков, чьи возможные гонорары составляли гроши. Судя по всему, стихи Мойши попросту ничем особенным не выделялись – может быть, они и не были безнадежно плохи, но „искра гения“ у Гарцберга-младшего отсутствовала начисто. Будь Гарцберг адекватным человеком, он бы сделал своей профессией какое-то другое ремесло, балуясь написанием стихов на досуге. Инукаи, как любой самурай, учился писать танка, и по сию пору в редкие часы досуга упражнялся в пейзажной лирике, пытаясь подражать Ли Бо, воплощать образы, созданные великим китайским поэтом в классических танка, – но, в отличие от Гарцберга, хорошо понимал, насколько скромны его поэтические способности. Однако Гарцберг всерьез счел себя великим поэтом, а когда окружающие отказались это признавать, начал мстить всем подряд, не стесняясь в средствах – поскольку же Мойша был неглуп, имел приличное среднее образование, не был лишен таланта лицедея, и, последнее по счету, но не важности, был напрочь лишен хоть каких-то моральных принципов, то результат впечатлил даже Инукаи, насмотревшегося на осведомителей всех мастей.

Во время прошлой Великой войны Мойша был освобожден от службы в армии, благодаря взятке, данной отцом, и пристроен на теплое местечко, на котором можно было набивать себе карман, занимаясь снабжением армии. Там Гарцберг с глубокой печалью обнаружил, что ему достаются лишь крошки от жирного пирога, поскольку самые выгодные места заняты более влиятельными людьми или их отпрысками. Тогда он для начала втерся в доверие, убедительно изображая „скромного еврея, готового довольствоваться копеечкой, которую уделят ему великороссы – и, разумеется, готов тащить на себе всю работу“. А затем, войдя в курс дел, нашел продажного офицера русской жандармерии, тогдашнего Кэмпейтай еще Российской империи, и договорился с ним. Используя собранный Мойшей компромат, этот продажный офицер попросту начал шантажировать тех, кто имел глупость поверить словам Гарцберга – и вынудил их уступить „кусок“ преступного бизнеса. За это, по мнению майора (и его кумира, генерала Тодзио), всю компанию, что Гарцберга, что его подельника, что тех, кого он обманул, следовало не торопясь, по сантиметру, опускать в кипящее масло – ибо воровство у воинов своей империи, проливающих кровь в смертельной схватке с превосходящим врагом, есть тягчайшее преступление, позорящее семьи всех причастных на вечные времена, заслуживающее самой мучительной и позорной казни.

Еще больше Гарцберг развернулся во время оккупации Владивостока американскими войсками и воинами империи Ямато, – когда в городе расцвела контрабанда, дополняемая скупкой разнообразного сырья, производимого на русских территориях, за гроши, в сочетании с продажей промышленных товаров по высоким ценам. Официально Мойша был одним из таких маклеров – неофициально же он наводил бандитскую шайку на своих коллег, под прикрытием своего прежнего подельника, теперь служившего в белой контрразведке, в сотрудничестве и с военной разведкой империи, и с американцами. Наверное, лишь поэтому Гарцберг остался в живых – его коллеги по сомнительному бизнесу точно не были, как выражаются русские „мальчиками из церковного хора“, так что Мойша просто обязан был достаточно быстро получить в темном переулке пулю в лоб или нож в печень. Но его подельник располагал нешуточными возможностями отомстить за потерю источника дохода, да и Гарцберг имел развитый инстинкт самосохранения, никогда не трогая людей по-настоящему опасных – иначе бы его не спасло бы ничто.