Макс Мах - Командарм

– И тебе богатым быть! Как раз сегодня о тебе вспоминал, – Семенов ответил крепким рукопожатием и тоже улыбнулся, но, следует отметить, его эмоции казались более естественными. – Может быть, зайдем после службы ко мне? Я здесь недалеко живу. А то ты, Макс, и с женой моей до сих пор не знаком. Непорядок.

– Спасибо за приглашение, – возможность поговорить без свидетелей была именно тем, чего желал Кравцов. – Часиков в восемь?

– Договорились, – кивнул Семенов. – В восемь на выходе… с вещами.

И он пошел своей дорогой, предоставив Кравцову идти своей.

Тридцать пятая комната помещалась на втором этаже. На двери висела табличка «Начальник 1-го отделения тов. Лонгва». Вопрос «Первое отделение чего?» оставался, однако, за скобками.

«Надо будет спросить», – решил Кравцов и постучал костяшками согнутых пальцев в дверь.

– Войдите! – голос хозяина кабинета звучал глухо, но внятно.

Кравцов толкнул дверь.

Лонгва – худощавый широкоплечий мужчина с треугольным выразительным лицом, светлыми навыкате глазами и отросшими вьющимися волосами – сидел за столом напротив входа. При появлении Кравцова он встал и протянул тому руку через стол.

– Проходите, пожалуйста, товарищ Кравцов, садитесь!

– Спасибо! – Макс Давыдович пожал Лонгве руку и вопросительно посмотрел в светлые до полной прозрачности глаза. – Вас, извините, как зовут, товарищ?

– Меня зовут Роман Войцехович. – Лонгва говорил с легким польским акцентом, смотрел спокойно.

– Ну что ж, Роман Войцехович, спасибо, что представились. Так, знаете ли, как-то привычнее. А меня зовут Максим Давыдович. – Кравцов сел на стул и «вернул взгляд», присовокупив улыбку. – И вот еще что, товарищ Лонгва, вы каким отделением руководите? Какого отдела? А то неловко как-то, сидишь с человеком, разговариваешь, табак куришь и не знаешь, кто он и чем занимается.

– Я работаю в информационном отделе, – улыбнулся Роман Войцехович. – Первое отделение, сводочное. Но я уже им не руковожу.

– Почему? – вопрос напрашивался.

– Новое назначение, – чуть пожал плечами Лонгва. – Назначен на Украину.

– К Фрунзе.

– Знакомы?

– А вы не знаете?

– Знаю, – согласился Лонгва, – но возникает вопрос.

– Спрашивайте, – предложил Кравцов.

– В Москву вас привез Михаил Васильевич, а в Региступр устроил Сергей Иванович…

– А в партию меня принимал Абрам Рафаилович, – Кравцов не торопясь, достал из кармана кисет и бумагу и начал сворачивать самокрутку.

– Гоц?

– Гоц.

– А в большевики?

– А в большевики меня принимал Авель Сафронович Енукидзе, – Кравцов закурил. Занимало его сейчас то, чем должен завершиться этот странный разговор, когда и где, но в воздухе было разлито совсем непростое настроение. Вероятности множились, ветвясь. Время замедлило ход.

– А в РККА? – спросил Лонгва как ни в чем не бывало.

– А что записано в моем личном деле? – поинтересовался Кравцов.

– Не знаю, – дернул губой хозяин кабинета.

– Как так? – искренне удивился Макс Давыдович.

– А ваше, Макс Давыдович, личное дело в РВСР у товарища Троцкого лежит, а не у нас, – объяснил Лонгва.

– А я думал, оно в Харькове [17] Столицей Советской Украины в этот период являлся город Харьков. Штаб округа соответственно размещался там же. …

– Вот и мы думали, что в Харькове, а оно в Москве.

– Странный у нас какой-то разговор, – сказал тогда Кравцов.

– И в самом деле, – покладисто согласился Лонгва. – Я, собственно, в связи с убытием на Украину хотел вам одно дело передать…

– Сводочное? – съехидничал Кравцов.

– Почти, – не стал спорить Лонгва. – Вот взгляните. – Он выдвинул ящик стола и, достав оттуда темную картонную папку, положил ее перед Кравцовым.

Макс Давыдович открыл папку, прочел первый документ, перелистнул, чувствуя, как холод входит в сердце, и стал читать все документы подряд. Их было, однако, всего ничего, так что много времени это у Кравцова не заняло.

– Это не наша компетенция, – сказал с сожалением, закрывая папку.

– Наша? – уточнил Лонгва, и, хотя Кравцов понял, что речь идет уже не о «правах и обязанностях», а совсем о другом, он счел своим долгом напомнить, что всему, даже лояльности, есть своя цена.

– Это прямое нарушение решения бюро ЦК, – сказал он, имея в виду решение бюро ЦК от 19 декабря 1918 года [18] 19 декабря 1918 года бюро ЦК РКП(б) рассмотрело вопрос о Военном контроле (контрразведке РККА) и приняло постановление об объединении деятельности ВЧК и Военного контроля. .

– Так, значит, не наше? – повторил вопрос бывший начальник «сводочного» отделения, акцентировав слово « наше ». Вопрос, таким образом, касался именно лояльности бывшего командарма. Лояльности армейскому командованию и Региступру.

– Наше, – немного подумав, решил Макс Давыдович.

Он не кривил душой, по здравом размышлении – все так и обстояло: Кравцов не отделял себя от РККА и Управления, поэтому и дело было все-таки «наше». А то, что оно насквозь стремное и практически противозаконное, это уже совсем другая песня.

– Тогда берите дело и перестаньте сомневаться.

«А начальство знает? – хотел было спросить Кравцов, но промолчал. – Знает, – решил он. – Вопрос только, кто это начальство и где оно сидит?»

– Я «для особых поручений»…

– Ну, вот я вам и поручаю… последним приказом по отделению. Вас такой ответ устроит?

– Вполне, – кивнул Кравцов. – Но в нашем разговоре не хватает нескольких имен.

– Разумно, – чуть помедлив, согласился Лонгва. – О вас хорошо отзываются товарищи Фрунзе и Сокольников, но официально вы продолжите заниматься описью трофейных документов.

«Официально, это для товарища Гусева? В какие игры они тут играют и кто с кем? Но главное, что они не поделили на этот раз?»

– Ладно, уговорили, – Кравцов затушил окурок в бронзовой пепельнице и взял папку из рук Лонгвы. – Только если уж у нас пошел такой разговор, я хотел бы поподробнее узнать, так сказать, механику делопроизводства в нашем «столоначальстве», и о характере полномочий хотелось бы услышать, и вообще… – он чуть повел левой кистью, обозначая пространство кабинета.

– Хорошо, – не стал упираться собеседник. – У меня есть полтора часа времени, и я всецело в вашем распоряжении. Спрашивайте, но и я вас тоже спрошу кое о чем. Договорились?

– Договорились.

Когда около восьми вечера – к назначенному часу Кравцов опоздал буквально на пять-десять минут – он спустился к проходной, боль, изводившая его весь этот день, прошла, но зато голова налилась чугунной тяжестью, и где-то за орбитой левого глаза отчетливо ощущался пульс. Семенов уже ждал его, покуривая в сторонке и перебрасываясь по временам короткими репликами с дежурным. Бойцы охраны в разговоре, разумеется, не участвовали, и оттого сцена показалась Максу Давыдовичу неправильной. Даже гротескной. Но он и все теперь видел словно бы в искаженном свете. Настроение его следовало определить одним простым словом – мрачность, или другим – ученым – мизантропия.