Макс Мах - Командарм

– Давно сидишь? – спросила Рашель, не поднимая головы.

– Нет, только что пришел, – ответил Макс.

– Опоздал?

– Нет. Все, как обещал.

– Почему ты такой правильный? – она все-таки подняла голову с руки.

– Какой такой?

– Не знаю даже как объяснить. Ты большой и сильный, и тебя всегда много, даже когда мало… – улыбнулась она.

– Это плохо? – притворно нахмурился Кравцов.

– Это замечательно, – серьезно ответила она. – Но это значит, что без тебя мне теперь не выжить. Я как морфинистка… Знаешь, они ведь действительно не могут без морфия! А я без тебя…

– А я без тебя.

– На конференции…

– Ну, когда-нибудь этот конфликт должен же разрешиться?

Рашель являлась ответственным работником аппарата ЦК, и Макс знал, что она прекрасно понимает, что и как происходит в партии. Все шло к открытому столкновению, и исход сражения отнюдь не предрешен. Особенно теперь, когда Дзержинский по каким-то своим – отнюдь не очевидным – причинам решил поддержать Сталина и Каменева. Впрочем, об этом Реш как раз и не знала. Это все еще являлось закрытой информацией. Не факт, что и сам Дзержинский знает, что Кравцов осведомлен об их со Сталиным встрече тет-а-тет и о последовавших за нею совершенно секретных распоряжениях начальника ОГПУ. Однако – знали или нет – все чувствовали возрастающее напряжение. По городу распространяли листовки, «Правда» публиковала неоднозначные статьи, что было весьма тревожным признаком. Возникал вопрос, куда смотрит товарищ Бухарин и как он туда смотрит?

« Каждый пишет, как он дышит …» – цитата, кажется, тоже пришла из будущего, но звучала более чем актуально.

– Все будет хорошо! – сказал он, выдержав испытующий взгляд жены. – Подеремся стенка на стенку, пустим юшку, подотремся и разойдемся до новых встреч. Впервой, что ли?

– Ты из меня дуру только, пожалуйста, не делай, товарищ Кравцов! Налей! – Реш открыла коробку с папиросами, достала одну и уже потянулась за спичками, когда Макс поднес к ее папиросе пахнущий бензином огонек зажигалки. У Кравцова был швейцарский «Dunhill», привезенный ему в подарок из Германии Семеном Урицким.

Дав Реш прикурить и закурив сам, он неспешно разлил коньяк по высоким граненым рюмкам и только хотел произнести какой-нибудь подходящий по смыслу тост, как вдруг зазвонил телефон. Даже люди с крепкими нервами порой дают слабину – Макс вздрогнул, и сердце провалилось, и на висках выступила испарина. Не то чтобы ему никогда не звонили ночью. Что характерно, ночью телефонировали даже Рашель, а уж начальнику Военконтроля и подавно! Но этот звонок… В нем было нечто отчаянное, ужасное. Что-то такое, отчего земля уходит из-под ног и в прямом, и в переносном смысле.

Макс подошел к аппарату, снял трубку.

– Але! – сказал он. – Кравцов на проводе.

– Макс Давыдович! Это Коноплев из Реввоенсовета! Срочно приезжайте, Лев Давыдович просил, как можно скорее!

– Что случилось?

– Беда! Нарком в больнице, прободение язвы!

«Твою мать! – ошалело подумал Кравцов, кладя трубку на место. – Не судьба, значит… Вернее, судьба…»

– Или-или, – пожал плечами Макс. – Если сомнут вас, а вас теперь непременно сомнут, нас всех по этапу отправят, не сомневайтесь! Возможно, не сразу, но конечный пункт – подвал на Лубянке…

Он прекрасно представлял себе, что сейчас происходит с Фрунзе. Было пять часов утра, а перфорация [92] Перфорация , или прободение язвы – это прорыв язвы за пределы желудка или двенадцатиперстной кишки с выходом их содержимого. произошла, по-видимому, около полуночи. Как ни странно, этот раздел физиологии и патологии желудочно-кишечного тракта Кравцов помнил в мельчайших подробностях, словно учил тему буквально вчера. Все симптомы, периоды и все опасности.

«Наверное, поднял что-то тяжелое или резко нагнулся, – решил Макс, едва услышав о случившемся. – И возраст у него для прободения самый подходящий. Господи, но как же ему больно сейчас!»

Период болевого шока длится шесть-семь часов, а беда случилась за городом, и, обколов наркома морфием в местной больничке, его везли сейчас на машине в Москву.

«Выраженное напряжение мышц живота… резкая бледность кожи… дыхание прерывистое…»

Выехали около часа назад, значит, еще три-четыре часа в дороге, и каждый толчок на выбоине отдается нестерпимой болью в животе…

«Пульс замедлен… артериальное давление низкое… возможно, возбуждение…»

Если довезут живым, это будет уже в семь-восемь часов утра. Вторая фаза: мнимое благополучие.

«Боль спадет, но зато вплотную приблизится опасность гнойного перитонита…»

Срочное хирургическое вмешательство может помочь, но Кравцов почему-то сильно сомневался в исходе. Сильные боли могли убить Фрунзе и сами по себе, но у глубокой анестезии имелись свои собственные опасности, которые, кстати, и вызвали по официальной версии смерть Михаила Васильевича в той, другой реальности.

«Срочная операция… Но кто и когда? И как?»

Как ни хотелось думать о хорошем, в голову лезли черные мысли. И, судя по нервной суете в Реввоенсовете, не у него одного…

– Или-или, – пожал плечами Макс, отвечая на не заданный, но подразумеваемый контекстом разговора вопрос. – Если сомнут вас, а вас теперь непременно сомнут, нас всех по этапу отправят, не сомневайтесь! Возможно, не сразу, но конечный пункт – подвал на Лубянке…

– Глупости! – резко, едва ли не с гневом, возразил Троцкий. – Вы понимаете, что несете, товарищ Кравцов?!

– Глупости… – Кивнул Макс. – Тогда вот, извольте ознакомиться, товарищ председатель Реввоенсовета.

История повторялась, только Ульянова не надо было пугать, а вот Троцкого к победе приходилось гнать шпицрутенами. И папочку эту с несколькими заветными документами Макс готовил не зря. Не напрасно хранил, рискуя головой. Момент настал, и странички эти, сохранившиеся не в сейфе, а в тайном Марусином схроне еще с лихого двадцать третьего, явились взору всесильного – как думали некоторые – члена Политбюро.

– Что это? – нахмурился вождь.

– А вы посмотрите, – предложил Кравцов. – Не пожалеете. Весьма интересное чтение…

– Хм. – Троцкий глянул остро сквозь овальные линзы пенсне, перевел взгляд на тонкую стопку документов. – Что это такое?

– Судьба Русской Революции, – вполне серьезно ответил Макс.

Перед тем, как явиться к предреввоенсовета, он успел заскочить в «библиотеку». Как чувствовал. Впрочем, если Фрунзе умрет, а он, скорее всего, умрет, то документы эти последняя возможность спасти Реш, революцию и свою голову тоже.

– Нашли время… – Но все-таки Троцкий взял папку в руки, открыл, стал читать.

– Вы… – сказал он через минуту, но мысль оборвал, с шелестом перелистнув страницу…