Георгий Антонов - Цурюк

Катя, склонясь над бесчувственным князем, расстегнула ему воротник и попыталась нащупать пульс. Вроде бы жив… В это время за спиной послышался хруст гравия под сапогами. Она обернулась и, вздрогнув, замерла — двое подошедших мужчин в форме белых офицеров презрительно глядели на неё сверху. У одного вместо левой руки торчала замотанная кровавой тряпкой культя. В правой он сжимал револьвер… Лицо белогвардейца показалось Кате до странности похожим чертами на Галицына.

— Опоздали, ваше сиятельство, — произнёс обрюзглый подполковник, глядя вслед удаляющемуся бронепоезду. — Нужно уходить, сейчас там будет жарко.

В подтверждение его слов нестройный залп разорвал ночь. Снаряды с воем понеслись к Неме, расцветив горизонт огненными султанами взрывов. Вся операция напоминала избиение младенцев — ничего не подозревающий гарнизон был уничтожен прямой наводкой во сне в течение нескольких минут. Оставшиеся в живых бежали кто куда, многие в обгаженном белье. В довершение ужаса от тендера бронепоезда взвился к небу огненный смерч, в котором хохотал и корчил рожи переевший накануне мухоморов Дерендяй. Нехитрый голографический трюк окончательно сломил психику колчаковцев, и даже видавший виды Свинтидзе размашисто перекрестился на знамение.

— Дострелите эту красную падаль, Галицын, и идёмте. Игра проиграна. Сударыня, отодвиньтесь в сторону — мы с женщинами не воюем.

Услышав свою фамилию, контуженный Андрей Григорьевич очнулся и открыл глаза. Последнее, что он увидел — это перекошенное злобой лицо родного прадеда со старинной фотографии — и чёрный зрачок револьвера, полыхнувший огнём. Пуля пробила грудь навылет, и полковник потерял сознание от болевого шока. Катя в ужасе смотрела на две фигуры, удаляющиеся на восток в зареве горящей Немы.

Галицын издал булькающий звук, и ей почудилось, что он произнёс фамилию «Левин». Она припала к его груди, ища, чем заткнуть рану. Сквозь кровяные пузыри губы умирающего силились прошептать что-то, как ей показалось, чрезвычайно важное… Катя смогла разобрать:

— Назад через Портал… Симбирск, семья Ульяновых… Раздавите зло в колыбели…

Ноги князя Андрея несколько раз дёрнулись, лицо посинело и надулось — но в следующую минуту уже опало и застыло величавой посмертной маской. Катя обтёрла с маски кровь, прикрыла её от падавшей снежной крупы красной банданой и побрела вдоль насыпи. Последние слова покойного продолжали отдаваться в её пустой голове.

Старый мазык соскочил с паровоза при прохождении бронепоезда через Портал, а молодой Коля Дуров образца 1918 года Катю знать не знал. Равно как и Галицына, да и самого Сталина…

Усатому машинисту он вызвался помочь вполне искренне, поскольку от православного царя с его попами и жандармами язычники-мазыки сроду ничего доброго не видали. Обещания же земли и воли из революционных агиток звучали убедительно. Что до Дерендяя, дядька насчёт политики вообще не заморачивался. Во всей этой истории его занимала возможность почудить. К тому же ему понравилось слово «Коба», означавшее по-древнерусски: «чародейство». Такое имя кому попало не дадут…

Поэтому, когда с гарнизоном в Неме было покончено, скоморохи, сделав на прощание вождю ручкой, направились восвояси — разыскивать исчезнувшего Левина с Бубном. По описаниям стариков, выйдя из состояния Яри, берсерк должен был отсыпаться неподалёку в укромном месте.

Сталин, не желая смириться с потерей таких серьёзных союзников, приказал Бабелю проследить за мазыками — но тот, поплутав для виду пару часов, вернулся ни с чем. Знал, что искать скоморохов против их воли — себе дороже.

Оставалась Катя. Её боевую магию вождь мог наблюдать в деле — ценнейший кадр, что и говорить. Такие решают всё… Отправив телеграмму и дождавшись прибытия цеппелина из Вятки, Иосиф Виссарионович срочно снарядил отделение чекистов на розыски волшебницы. Приказ гласил: «Доставить любой ценой».

Богатырский сон свалил Левина в развалинах рябиновских строений. Голова его покоилась на Бубне. Сознание балансировало на грани двух миров: он то проваливался в необычайно яркие сновидения, где продолжал быть берсерком, то возвращался к реальности, чтобы тут же вновь провалиться в сон…

Во время одной из таких вылазок перед ним возник образ Кати. Она подошла и, став на колени, погладила его ладонью по щеке. Глаза девушки были заплаканы. Схватив её пальцы, Левин прижал их к губам — но тут же заметил за спиной любимой возникшего в проёме чекиста с маузером в корявом кулаке…

— По личному приказу товарища Сталлинна — вы задержаны! — с акцентом произнёс палач, кладя руку на плечо Катерины.

Нащупав рукоять карающего меча, Левин кувырком переместился ему за спину — и коротким взмахом отсёк сжимавшую маузер кисть. Чекист дёрнулся, выпустил добычу — и рухнул, срубленный ударом под колени. При этом сапоги остались стоять, а Катя исчезла.

Решив, что реальность сна такое допускает, Левин подхватил Бубен и ринулся на выход.

Исаев доподлинно знал из откровений Левина, где йети спрятал Бубен — но находясь под надзором в комендатуре, нечего было и думать до него добраться. Посему приглашение фон Боля посетить офицерскую баню он принял с радостью.

Выходя из парилки, Яков сжался под брезгливым взглядом эсесовца, скользнувшим по его ритуально обрезанному достоинству — и попытался заговорить зубы:

— Если Тысячелетний Рейх контролирует весь земной шар — не рациональнее ли было бы ввести для этого сброда как минимум единый язык? А то, пока вели к вам на допрос, обслуга изматюгала меня дважды по-русски и один раз, стыдно сказать, по-башкирски… Сделалось неловко за компатриотов…

— Стоит один раз выучить аборигенов ругаться по-немецки, — буркнул шарфюрер, обмывая бритое лицо из раковины, — как они тут же и думать начинают по-немецки. Вопрос — кому в Рейхе нужны ещё 100 миллионов недоделанных немцев? Пускай самобытная нация живёт согласно своих примитивных верований. Русский менталитет незамысловат: лень, чувство вины, подставление щёк руке крепкого хозяйственника. Славяне как дети — за то и опекаемы святым Адольфом. Трудолюбивыми их, правда, не назовешь — кой-чему приходится учить…

Немец хлестнул стеком по надраенному голенищу и приветливо улыбнулся своему отражению в зеркале.

— Воруют?

— За экономические преступления, — пояснил Боль, — согласно Сверхновому Завету ампутируют руку. Считается, что без двух рук воровать вдвое трудней. Но жизнь диктует своё. Когда руки кончаются, русскому вору поочерёдно отнимают прочие конечности… Туловище — значимый этап на пути его личностного роста, хотя и не последний. Усекновение головы — вот где сила русского воровства. И наша, пардон за каламбур, головная боль… Оставшись наедине с миром, Голова обретает в числе прочих сиддх дар прозорливости.