Георгий Антонов - Цурюк

— Буев Колобок! Ты что наделал?!! — она в истерике замолотила кулачками по приборной панели, на которой в ответ вспыхнуло зеркало. Черты лица, слава Богу, не изменились — но эта ужасная бородень! Вот тебе и мечты о семейном счастье — обхохочешься!

«Шерсть — атавизм животного мира, — разъяснила коварная железяка. — У расы богов её не было.»

— Плевать! Верни всё как было, слышишь!

«Это невозможно. Волосы при скачке формируются согласно матрицы случайных чисел…».

Дверца отъехала в сторону, недвусмысленно приглашая на выход. Вынырнуть в таком виде из болота нечего было и думать — а вдруг там люди?

— Погоди-ка! — осенило её вдруг. — А что, если мы с тобой сделаем ещё один ма-асенький скачочек? Вдруг свезёт? Хуже же всяко не будет…

«Хуже не будет», — подтвердил Буй-Тур Коло-бог 12–13, послушно задвигая люк. Катя нетерпеливо приложила ладонь куда следует, вся процедура повторилась — и на табло вспыхнула новая дата: «23 июнь 1876».

— Так-то лучше! — произнесла девушка, кокетливо улыбнувшись своему отражению в зеркале — на сей раз безо всякой бороды, зато с длинными, до пояса, зелёными русалочьими космами…

— Даже стильно, не находишь, Колобашка?

«Покров гармонирует с цветом глазной радужки», — подтвердил двенадцато-тринадцатый.

— Зануда! Всё, я пошла тусоваться. Без меня — никуда, ты понял? — она погрозила пальчиком своему транспортно-боевому виману и, вынырнув через люк, устремилась к играющей солнечными бликами поверхности.

Внезапно нога её запуталась в мотне невода. Брыкающуюся Катю поволокло к берегу под дружное уханье рыбачьей артели купца Рябинина:

— Эй, ухнем! Ещё — ухнем!.. Налегай, ребятушки — чую, нонеча на Купалу быть нам с уловом! — радовался на берегу, потирая руки, брюхатый купчина.

Отыграл, отгулял Яр-Хмель. Катя очнулась — и начала потихоньку сползать с дерева, в развилке которого обнаружила себя, бесстыдно раскинувшейся навзничь. В зелёных волосах запутались золотые берёзовые серёжки.

Что было до костров — она ещё смутно помнила: купались девки с девками, а парни с парнями порознь, чинно. У всех девушек — венки из любистка на головах. «Чтобы тело молодилось, добрым молодцам любилось»… Из-за кустов кто-то лукаво подглядывал, хихикая — не то парни-охальники, не то шаловливый лесной народец… Дальше — месяц посеребрил воду, и деревья начали переходить с места на место, меж собой беседы ведя…

Катя знала ещё от бабушки — сорви в ту ночь цвет папоротника, и поймёшь язык всякого дерева и всякой травы, ясны станут тебе речи зверей и птиц. То — цвет-огонь, дар Ярилы-батюшки. Страшно подходить к чудному цветку, и редко кто решается…

Она была единственной из всей ватаги, что не побоялась сомкнуть над дивным цветом ставшие на миг ало-прозрачными ладони… Произошедшее после Катя при всём желании не могла бы выразить в словах — это просто случилось, за гранью трёхмерности, с её убогими понятиями о добре и зле, тьме и свете, воде, огне, медных трубах, Боге… да что там — самом человеке… Она летала далеко-далеко — и очнулась в развилке старой берёзы…

Внизу тем временем игры с хороводами закончились, раздольные песни смолкли — утренняя звезда Леля зарозовела над горизонтом… Молодёжь притихла, разбившись у костров на парочки: кого с кем не разлучил Божий огонь-крес… Замерло всё — того и гляди взойдёт над лесом красный край Ярилы-Солнышка…

— Ползёт, зараза… Вы не ждали нас, а мы припёрлися… — буркнул под нос дядька Дерендяй…

— На колени, рабы божии! Господу помолимся — аллилуйя! — в свете дотлевающих купальских огней обрисовалась из тьмы, бренча веригами, нарочито сгорбленная фигура в ветхой хламиде.

— Мы не рабы, мы вольные хлебопашцы, — неохотно отвечали от костров. — Сам-то чьих будешь, прохожий?

— А то не признали? — осклабился святой. — Я ваш пастырь, блаженномученик Атбросим. Послал меня к вашему стаду Иегова, Бог Израиля… Бог-ревнитель из святой земли Палестины — будить языческие сердца ваши благостью своей неизреченной…

— Выпил — вали домой, мужик, — отрезал Дерендяй, заслоняя собой Катю от стервятника. — Израиля-ебову прими до кучи… Наша святая земля — Русь, а отец — Сварог. Сегодня — гуляем. Ещё вопросы?

— Сварог ваш — древесный пень, идолище поганое! — возопил святой. — В топку! Слушайте: Буду топтать вас в кровавом точиле, ибо Я — ваш отец! Второзаконие, глава 28-я, стих 49-й!

— Это в каком же смысле, прохожий, вас следует понимать? — лениво поинтересовался Ерошка — косая сажень в плечах, отрываясь от сомлевшей в его объятиях Дуняши и передавая приятелям жбан с недопитой медовухой. — Ежели по-русски, чучело — хочешь сказать, что ты — мою маму?… Нет, все слышали? — некрупное бревнышко, как бы случайно очутившееся в его ладони, прочертив дугу, вписалось божьему человеку аккурат промеж лопаток.

… — А чо, он первый сматерился… — притворно захныкал схваченный Дерендяем за ухо юный верзила, роняя на траву дрын.

— Тьфу, теперь вони не оберёшься, — сплюнул в золу дядька.

Катя дрожала у костра, натянув на зелёные волосы какую-то дерюгу. Вот и потусовалась…

Ветхий Атбросим лежал ничком, на всякий случай не шевелясь, но всё примечая… Не соврали, выходит, про русалку! Искушение бесовское… «Отсеки член искушающий»… — артритные пальцы, путаясь в веригах, нащупали под рясой вяловатое искомое…

— Ужо вам, антихристы! — бормотал он, добравшись к полудню до обители Обрезания Господня. — Народ наглый, который не уважит старца и не пощадит мученика…

Успешно преодолев с помощью Якова Блюмкина Портал в направлении «Рябиновка — Блоксберг», Макс фон Боль приободрился. В реальности еврей оказался не столь страшен — народные предания Рейха явно демонизировали древнего врага. Хам и жулик, разумеется, изрядный — впрочем, как и все русские…

Бубен Боль предусмотрительно запер в автоматической камере хранения на вокзале. На входе в резиденцию доктора Штайнера шарфюрера вежливо разоружил улыбчивый слуга-тибетец в пурпурной рясе. Блюмкин тем временем, отведя хозяина в сторону, в двух словах посвятил его в положение дел. Доктор светски кивнул:

— Проходите, Макс, рад видеть. Чёрная форма вас стройнит — весьма элегантный пошив. А мы тут как раз говорили с моими молодыми друзьями о будущем Европы, так что вы кстати. Знакомьтесь — Адольф Хитлер, Герман Гёринг… Возле столика с напитками — наш американский коллега мистер Пью. Впрочем, это уже не важно, он по обыкновению ушёл в себя… Перед тем, как мы начнём, слово имеет херр…