Олег Кожевников - Государь [litres]

Моя речь оказала на Николая II некоторое воздействие, он задумался и, наверное, почти через минуту ответил:

– По-любому, в ближайшее время я не могу убрать Распутина из Петрограда. Один лечащий врач Федоров не справится с обострившейся у Алексея болезнью. Вот когда наследнику станет легче, я и приглашу святого старца сюда, в Могилев. Кстати, он сам уже намекал, что хочет посетить ставку, чтобы изгнать оттуда дьявола поражения.

После этих слов император усмехнулся и добавил:

– Что касается интеллигенции, то я испытываю стойкое предубеждение против этих болтунов, нужно приказать Академии наук вычеркнуть это «паршивое» слово из русского языка.

После своеобразной шутки императора в памяти остался только момент прощания с Николаем II. Когда он обнял меня, а затем, отстранив, произнес:

– Ну, Миша, с Богом! Очень многое сейчас зависит от того, сможет ли Юго-Западный фронт успешно отбить контратаки противника. Если мы будем успешно действовать, то это воодушевит итальянцев и румын и заставит задуматься как Турцию, так и Болгарию – стоит ли им воевать с Россией.

Этот эпизод был последний, который я хоть как-то помнил. После него в голове мелькали несвязанные между собой картинки. Вроде кем-то командовал, ругался, с большими трудностями забирался в вагон, материл Первухина, который стаскивал с меня сапоги. Одним словом, вел себя безобразно.

Когда я навел в голове относительный порядок, дверь в купе повторно открылась, и теперь мой денщик появился уже с чаем. Поставив большую фарфоровую чашку с блюдцем на стол, он развернулся, собираясь уходить, но был остановлен моим возгласом:

– Дима, подожди!

Денщик тут же послушно остановился и уставился на меня. В его глазах явно читался вопрос: чего изволите, государь? Для любого человека XXI века такое подобострастие было бы удивительно, по крайней мере, я к такому поведению стоящих ниже рангом людей привыкал достаточно долго. Но, в конце концов, смирился с этим и уже считал это само собой разумеющимся. Вот и в этот раз просто отметил в голове этот факт и, уже ничуть не смущаясь, начал расспрашивать Первухина, что же происходило после того, как я вышел от императора. На секунду задумавшись, тот ответил:

– Вы вышли после посещения императора с генералом, который вас поддерживал, скомандовали занимать места в какой-то «антилопе гну» и двигать грузить ее обратно на платформу. После чего сели в автомобиль генерала и уехали. Мы долго думали и спорили, что же это такое «антилопа гну». Потом господин прапорщик, догадался, что «антилопа гну» это «Форд», и мы, забравшись туда, поехали к нашим вагонам. Только начали грузить «Форд» на платформу, как подъехал генеральский автомобиль, оттуда вышли вы и начали ругаться за нашу нерасторопность. Сначала ругались понятными словами, а потом по-благородному, назвали всех «чмошниками и лузерами». Затем прибыл бронепоезд, который привез давешнего генерала, вы с ним о чем-то побеседовали, а потом тоже по-благородному попрощались – махнули рукой и крикнули «пока», после чего он сел в автомобиль и уехал. Вы дождались, когда наши вагоны прицепили к бронепоезду, а потом приказали мне проводить ваше высокоблагородие в купе. Уже здесь, когда я снял с вас сапоги, велели будить великого князя, только когда будем подъезжать к Бердичеву. Я доложил о вашем приказании их благородию, господину прапорщику, но из всей спецгруппы никто не знал, где находится этот Бердичев. Вот когда на семафоре мы остановились, он направился на бронепоезд, чтобы не пропустить момента, когда мы будем приближаться к этому Бердичеву.

Рассказав это, Первухин замолчал, ожидая реакции государя на свои слова, при этом нервно теребя полу своей гимнастерки. А я, внутренне матеря себя, думал, что вот опять вылез наружу Мишка из XXI века. При этом все тараканы в моей голове вылезли из своих щелей и аплодировали стоя на все мои тупые действия и слова. Если прямо сказать, хотелось громко выругать себя матом. Чтобы не сорваться, я выпроводил денщика из купе и только потом дал себе волю. Но, правда, матерился шепотом.

Успокоил меня стакан чая. Когда его выпил, в голове начали копошиться хоть какие-то мысли с зачатками логики. Вся мыслительная деятельность сосредоточилась на реконструкции вчерашних ночных действий и дум великого князя. Восстановление воспоминаний о вчерашней ночи строилось на факте, что я куда-то еду, и на рассказе денщика. Первухин упомянул Бердичев, а в этом городе дислоцировался штаб Юго-Западного фронта. Значит, с императором я договорился, что мне нужно явиться туда. Сразу же вспомнился приказ, который подписал Николай II, о передислокации сводного полка 2-го кавалерийского корпуса в Петроград. Мне нужно было вручить его командующему Юго-Западного фронта генералу Брусилову лично в руки. И дать ему пояснение, почему ставка в такое напряженное время изымает у него целый полк. Чтобы проверить истинность этого воспоминания, я взял портфель, так и оставленный мной после вчерашнего у стола. Там действительно, в бумажной папке, лежал приказ, подписанный Николаем II. Я задумался, и не над тем, что происходило ночью, а над тем, каким образом я буду обосновывать приказ, ослабляющий 2-й кавалерийский корпус. Ничего умного в голову не приходило. Тогда мне пришло в голову ничего не обосновывать, а заявить, что взамен сводного полка ставка усиливает Юго-Западный фронт мощнейшим шестиорудийным бронепоездом. Возглас внутреннего голоса, что это же плановое усиление фронта, я проигнорировал. Может быть, это и плановая акция, и Брусилов знал об этом заранее, но он же не ведает мыслей императора. Может быть, тот и хотел, усилив Юго-Западный фронт бронепоездом, изъять у него кавалерийский полк.

Разобравшись с тем, куда еду и как буду себя вести в штабе Юго-Западного фронта, я начал вспоминать, с каким же генералом поехал к бронепоезду. Несомненно, это должен быть весьма высокопоставленный человек, который имел право направить бронепоезд на определенный участок фронта. Кто же это был? Наверняка это был не Алексеев, с ним бы я в любой степени подпития не смог бы прощаться столь фамильярно – взмахом руки и словом «пока». Мои усилия не пропали даром, я вспомнил генерала, которого мне представил Николай II. Именно с ним я вышел из кабинета императора. Это был дежурный генерал при Верховном главнокомандующем – Кондзеровский. Уф… я с облегчением вздохнул, решив эту шараду. Теперь, можно сказать, вспомнил все значимые моменты вчерашнего вечера. Можно и делом заняться – а дело было одно, написать шифрованное письмо Кацу. Мы с ним договорились, что я обязательно отпишусь после того, как встречусь с Николаем II. Вот этим делом я и занялся, предварительно приказав Первухину принести еще чаю.