Роман Казимирский - Девятьсот восемьдесят восьмой

– Легко. Только найди мне нужный документ.

– Попробую. – Мужчина сунул монету за щеку и огляделся. – Так… Этот не отдаст, у этого нет ничего, этот тоже. Ага!

Сорвавшись с места, словно ныряльщик, который заметил в воде блестящий предмет, Бажен прошмыгнул между кроватями и склонился над одним из пациентов. Спустя несколько мгновений он вернулся и с довольным видом протянул Марселю сложенный вчетверо замусоленный кусочек бумаги.

– Держи. Это, конечно, не почетная грамота, но на время сойдет. К тому же вы примерно одного возраста. Приятно познакомиться, э-э… – Мужчина заглянул в документ и улыбнулся: – Приятно познакомиться, Сидор Парамонов.

– А он как же? – рассматривая свой новый паспорт, историк кивнул в сторону пациента, который все еще лежал без движения.

– Ему это уже без надобности, – отмахнулся Бажен. – Мертвый он, мертвее не бывает.

– Что же он здесь лежит до сих пор? – поразился Марсель.

– Вечером обход будет, его заберут. Просто раньше его бы похоронили как человека, а раз нет документа, свалят в общую кучу и сожгут, вот и вся разница. Но ему-то уже все равно, верно? А тебе бумажка эта может жизнь спасти. Только постарайся не высовываться зря, ты хоть и земледелец по документам, а все же в правах ограничен.

– Что с ним случилось? – Историк подошел к покойнику и некоторое время всматривался в изможденное лицо того, чье имя ему теперь предстояло носить.

– Понятия не имею. Скорее всего, оказался не в то время и не в том месте. Такое здесь часто случается. Или просто время пришло. У нас, сам понимаешь, долго не живут.

Марсель больше не хотел оставаться в этом страшном месте и, пожелав Бажену удачи и поблагодарив его, направился к выходу. Перед тем как открыть дверь, он обернулся и увидел, что мужчина успел вытащить из-за щеки златник и теперь с интересом рассматривал его. Грустно покачав головой, историк вышел из комнаты и, двигаясь на ощупь в темном коридоре, через несколько секунд оказался снаружи.

Находясь в подвале, Марсель успел нарисовать в воображении самые жуткие картины постапокалиптической действительности, и, наверное, поэтому то, что увидел, поразило его до глубины души. Киев представлял собой чудесное место с ровными чистыми улочками и зелеными клумбами, засаженными цветами. Никогда этот город не выглядел таким приветливым и опрятным. Щурясь от непривычно яркого освещения, историк почувствовал, как по его щекам катятся слезы. Красота, представшая перед ним, так сильно контрастировала с вонючим подвалом, из которого он только что выбрался, что историк не смог сдержать эмоций. Марсель не знал, как долго простоял так, пытаясь свыкнуться с реальностью – возможно, несколько минут. Из ступора его вывел резкий оклик:

– Ты! Дерьмо собачье! Что забыл здесь?

Моментально очнувшись, историк увидел перед собой рослого детину в униформе, который с брезгливым видом рассматривал его, держа руку на расстегнутой кобуре и словно раздумывая о том, вынимать ли из нее оружие или нет. Покорно склонив голову, Марсель вытащил из кармана документ и, не поднимая глаз, протянул его полицейскому. Тот, поморщившись, принял его двумя пальцами и некоторое время разглядывал. Наконец, пробормотав какое-то ругательство, бросил бумагу на асфальт и сказал:

– Здесь написано, что ты возделываешь землю в районе Гнатовки. Какого черта в городе забыл?

– В Роялвуд иду, – стараясь говорить почтительным тоном, ответил Марсель. – Там перегною много, хочу накопать.

– А домой как повезешь?

– На себе понесу.

– Тьфу, идиот, – усмехнулся полицейский. – Иди за своим перегноем уже! И чтобы я тебя здесь больше не видел!

Подобрав документ, Марсель несколько раз почтительно поклонился и, глядя себе под ноги, побежал прочь. Несмотря на то что город был ему совершенно незнаком, историку показалось, что понял, где находится. Если все так, как думал, то, двигаясь на восток, он вскоре должен был оказаться на берегу Днепра. Стараясь держаться переулков, историк то и дело нырял в тень, когда видел прохожих. Пару раз встречал людей, которые так же, как он, передвигались на полусогнутых ногах и с опаской озирались по сторонам.

– Боже мой! – в отчаянии пробормотал он, в очередной раз падая ниц перед какой-то парочкой праздно шатающихся. – Это кошмар какой-то…

Наконец, увидев перед собой берег полноводной реки, он радостно вскрикнул и поспешил к мосту. Несмотря на то что мост производил прекрасное впечатление и был украшен изящными вазонами с цветами, историк постарался поскорее перейти по нему. Ему не терпелось покинуть город, чтобы, оказавшись в сельской местности, наконец почувствовать себя человеком. К несчастью, ему удалось сделать это только спустя пару часов, когда позади остались нарядные коттеджи, огороженные высокими заборами от таких, как он. Оказавшись вдали от цивилизации, историк без сил упал прямо на пыльную дорогу, которая сменила безупречный асфальт, и некоторое время лежал так, пытаясь справиться с охватившей его паникой. Слушая Бажена, он и представить себе не мог, что все настолько плохо. Конечно, тот предупреждал его, но одно дело – слышать что-то, и совсем другое – видеть собственными глазами.

Наконец, отдышавшись, Марсель поднялся и огляделся. Он помнил эти места. Еще будучи студентом, часто приезжал сюда с однокурсниками, чтобы отдохнуть на свежем воздухе вдали от городской суеты. Теперь все изменилось. Нет, хуже не стало, но все выглядело совершенно иначе. Новые хозяева сделали так, что природа теперь, хоть и доставляла эстетическое наслаждение, не располагала к веселому времяпровождению. В какой-то момент ученому даже показалось, что он находится в каком-то парке культуры и отдыха – рядом не хватало разве что табличек, запрещающих ходить по газону. Прикинув в уме, сколько ему еще идти, он двинулся дальше. Одинокая женщина, живущая вдали от всех, могла быть кем угодно – и единственной уцелевшей жрицей, и обычной сумасшедшей…

– Даже если она окажется волхвом, что ты ей скажешь? – спросил у себя Марсель. – Здрасте, я тот самый человек, который много веков назад выдавал себя за Кирилла, посланника греческой православной церкви. Помните меня? Нет, чушь, чушь…

Разговаривая с самим собой, историк не боялся, что его кто-то услышит, – вокруг не было ни души, так что можно было ни от кого не скрываться. Шагая по дороге, он рассуждал вслух обо всем, что видел. Наверное, если бы тот полицейский услышал сейчас его речи, то без раздумий воспользовался бы табельным оружием. Впрочем, Марсель уже и сам не был уверен в том, что хочет жить в этом мире. Увиденное произвело на него настолько тягостное впечатление, что он всерьез задумывался о том, чтобы покончить с собой, если встреча с женщиной закончится ничем.