Геннадий Марченко - Возвращение [litres]

– Скажу больше: вы нам понравились, особенно моему другу, – доверительно прошептал я Гале на ушко. – Видите, как он переживает, вдруг вы откажетесь?

– Ну уж прямо-таки и переживает, – всё ещё улыбалась девушка.

– Поверьте, он не простит мне, если мы поужинаем без вас. Вы разобьёте ему сердце.

– А ничего, что я замужем? – И хитренько так на нас со Стетсоном поочерёдно поглядывает.

А он-то, убогий, языка не понимает, но чувствует, что и его персона затронута, и начинает нервно сглатывать, кадык вверх-вниз дёргается, вверх-вниз… Ой, долбанёт его сейчас инсульт, таскай потом это бревно на себе. А как помощник, как моя реально правая рука, он мне по-настоящему дорог.

Чтобы он хоть немного успокоился, я незаметно, но ободряюще подмигиваю ему, мол, дело на мази, и снова обращаюсь к Вишневской:

– Милочка, вас этот визит ни к чему не обязывает. Вечер в компании новых добрых друзей, которым ещё неизвестно когда представится возможность посетить СССР и пообщаться с будущей звездой оперной сцены.

– Так уж и звездой, – притворно вздыхает она, густые ресницы опускаются и снова порхают вверх. – Хорошо, я составлю вам компанию. Но до закрытия метрополитена нужно успеть добраться к дому подруги, у которой я останавливаюсь в Москве. А она живет возле станции «Завод имени Сталина» [18] С 1956 г. – «Автозаводская». .

– О, по этому поводу можете не переживать. Товарищ Микоян выделил в наше пользование на весь вечер автомобиль, так что после приятного, надеюсь, времяпрепровождения мы доставим вас по нужному адресу.

– Прекрасно, я позвоню Стажадзе, но сначала давайте всё же заглянем к Лемешеву, – напомнил Анисимов. – Или вы уже передумали?

– Пожалуй, передумали. Нехорошо заставлять девушку ждать. Где ваша верхняя одежда, сударыня?

– В гардеробе, – ответила Галина.

– Тогда ступайте за ней и подходите к служебному входу. А мы пока поднимемся в директорский кабинет, заберём свои плащи, и уважаемый Александр Иванович сделает звонок своему знакомому в ресторан «Арагви». Правильно я говорю, Александр Иванович?

Тот в ответ широко улыбнулся и не менее широко развел руками. А я повернулся к Стетсону:

– Саймон, сейчас в компании этой милой девушки мы едем в лучший ресторан Москвы.

Ресторан «Арагви» располагался на улице Горького, рядом с Советской площадью, которую мы проезжали днём с экскурсоводом, и слушали его рассказ о строящемся памятнике основателю Москвы Юрию Долгорукому. Водитель сказал, что будет ждать нас в машине у ресторана.

На входе в заведение толклись желающие проникнуть внутрь, и нам стоило некоторых усилий пробиться к застеклённой двери, за которой на казавшемся хрупким под его мощным задом стульчике сидел здоровенный швейцар, с кривой ухмылкой разглядывавший разворот «Крокодила». Я постучал согнутым пальцев в стекло. Здоровяк в ливрее нехотя поднялся и приоткрыл дверь. Я произнёс заранее заготовленную фразу, что мы от товарища Анисимова к товарищу Стажадзе, и он нас ждёт. Швейцар, оценив наш прикид и задержав взгляд на скромном плащике и не менее скромных чулках и ботиночках Вишневской, чуть скри вился, но открыл ведущую в зал дверь – тут же в тамбур хлынули звуки музыки – и поманил метрдотеля. В нашу сторону направился немолодой мужчина с мешками под глазами и щёточкой усов под нависшим носом, одетый в костюм с тёмным низом и белым верхом, увенчанный строгим чёрным галстуком-бабочкой. Стетсон, кстати, сегодня тоже нацепил галстук-бабочку, но более модный, в мелкий горошек.

– Что случилось, Ваня? – с кавказским акцентом поинтересовался метрдотель.

– От Анисимова из театра, – пробасил тот, кивая в нашу сторону. – Говорят, Лонгиноз Малакеевич в курсе.

– Ждите, – без эмоций было заявлено нам, – сейчас уточню.

Спустя три минуты двери перед нами распахнулись, и мы оказались в просторном чреве одного из лучших ресторанов Москвы советской эпохи. Взгляд сразу же привлекли красочные панно на стенах на тему поэмы Руставели «Витязь в тигровой шкуре». На небольшой сцене у дальней стены оркестр из пяти музыкантов, включая саксофониста, негромко наигрывал что-то джазовое.

Мне как-то доводилось здесь бывать в лихие 90-е, а позже – перед его закрытием на реконструкцию. Сейчас убранство заведения выглядело намного роскошнее, хотя всего несколько лет назад закончилась самая разрушительная война в истории человечества. Да и, судя по количеству трапезничающих в этом отнюдь не самом дешёвом ресторане столицы, не все ограничивали себя в средствах. Мужчины гуляли в приличных костюмах, а некоторые ещё в офицерских мундирах с медалями и орденами, дамы – в симпатичных вечерних платьях. Галя, видно, и впрямь стеснялась своего скромного наряда, это было заметно по тому, как она периодически покусывала губы, ловя на себе насмешливые взгляды посетительниц ресторана, в то время как нам со Стетсоном предназначались взгляды другого толка, заинтересованные. Причём Саймона осматривали больше, что неудивительно, он выглядел лет на пятнадцать моложе.

Метрдотель представился Ираклием Леонидовичем. Единственный свободный столик, который нам предложили, оказался расположен весьма удобно, в углу зала. На мой вопрос, имеется ли у них отдельный кабинет, метрдотель, поджав губы, ответил:

– Имеется, на втором этаже, но он предназначен для специальных гостей. Многие почитают за счастье и столик в зале «Советский». Присаживайтесь, сейчас к вам подойдёт официант.

Я незаметно кивнул Стетсону, и тот шустро выдвинул из-за столика стул с красивой резной спинкой, на который Вишневская, сказав «спасибо», опустилась. Официант и впрямь не заставил себя долго ждать, записал в блокнот наши пожелания, а спустя несколько минут на столике начали появляться напитки и закуски. Среди последних выделялись сациви из индейки по-мингрельски, лобио, шашлык по-карски, ну и мои любимые ещё с той жизни аджарские хачапури.

Я сразу заявил на русском Гале и на английском Саймону, что сегодня будем пить настоящие грузинские вина, а не водку, коньяк и прочие крепкие напитки, поэтому выбрал киндзмараули и хванчкару, решив обойтись в этот промозглый осенний вечер согревающим кровь красным. Моему спутнику, похоже, было всё равно, что окажется на столе, он то и дело бросал в сторону Вишневской безумные взгляды, и та под таким градом невысказанной симпатии уже сама начинала чувствовать себя неудобно.

– Я же говорил, мой друг Саймон влюбился в вас с первого взгляда, – улыбнулся я Галине, при этом ногой легонько пнув своего спутника под столом.

Тот одарил меня беспомощным взглядом, но всё-таки нашёл в себе силы собраться и перестал изображать пускающего слюни идиота.