Геннадий Марченко - Возвращение [litres]

– Товарищ Сорокин!

Я обернулся на возглас и, к своему изумлению, увидел Сивцева. За девять лет, прошедших с момента нашего перелёта из США в СССР и скитаний по Западной Украине, он, конечно, постарел, но в нём без труда всё ещё можно было узнать того самого Сивцева, который сумел посадить в тернопольских лесах горящий Douglas DC-3.

– Петрович! Ты!

Мы обнялись, хлопая друг друга по спине. Сивцев аж прослезился от переизбытка чувств. У меня тоже защипало в носу. Сразу нахлынули воспоминания. Оказалось, что и Варя помнит раненого пилота, которого грузили в прилетевший с Большой земли самолёт. Она тоже, хоть и менее эмоционально, поучаствовала в обнимашках.

– Ну что вы, товарищ Сорокин, как вы? – выдохнул Сивцев. – Вижу, у вас всё здорово? Здесь какими судьбами?

– Да, теперь у нас с Варей семья, дети, у меня бизнес в Штатах… – Интересно, знает он, что я Фил Бёрд? Хотя вряд ли он где-то видел фото американского кино- и медиа-магната. – В общем, прилетели в Союз снимать кино, а тут по ходу дела пригласили на воздушный праздник. А ты-то как, Петрович?

Выяснилось, что после ранения – он так и прихрамывает (это я и сам заметил) – был переведён в учебный полк, тренировать будущих асов. Вот сегодня они как раз полетят звеном бомбардировщиков. Сам Сивцев тоже полетит на Ту-2, но загруженном парашютистами. Им предстояло выполнить показательные прыжки над тушинским полем.

– Сто лет с парашютом не прыгал, – вздохнул я.

– Так можно договориться! – воскликнул Сивцев. – Не сегодня, конечно, но завтра можно устроить прыжки. У меня тут есть знакомые в аэроклубе, небось, не откажут.

– А что, я бы прыгнул.

– Может, не стоит? – нахмурилась Варя.

– Не переживай, любимая, я в этом деле профи…

Так и получилось, что на следующий день я снова был в Тушино, где после прохождения медкомиссии получил в своё распоряжение ранцы с основным и запасным парашютами, которые лично и уложил. А затем вместе с молодыми парнями, занимавшимися в ДОСААФ (пришедшем на смену ОСОВИАХИМу), загрузился в Ан-2.

Сидя в мерно гудевшей винтами машине, я понял, что и правда скучал по небу. Не по самолётам, а по чувству свободного падения, которое хоть и длится несколько секунд, но ощущения получаешь незабываемые. Хотел я, конечно, совершить затяжной прыжок, чтобы получить чуть большую дозу кайфа, но руководство аэроклуба не захотело брать на себя такую ответственность. Мол, на словах вы все мастера, а случись что – взгреют их.

И ещё всплыло в памяти, что именно 19 августа 2017 года я совершил тот самый прыжок, в результате которого оказался в прошлом. Какое интересное совпадение.

Самолёт набрал нужную высоту, и инструктор, так же загруженный ранцами и в таком же десантном, напоминавшем шлем танкиста головном уборе, дёрнул дверь люка, скользнувшую на направляющих в сторону.

– Амвросимов, пошёл!

Худой длинный парень, скрестив, как и полагалось, на груди руки, с отчаянным криком шагнул в бездну, и на какое-то мгновение «пуповиной», всё ещё связывавшей его с самолётом, оставался вытяжной фал, прицепленный карабином к натянутому под потолком тросу. Затем и эта связь оборвалась, а где-то сзади сейчас должен был вспухнуть белый купол парашюта.

– Гнидин, пошёл! Крутов, пошёл! Масолов, пошёл!..

Я всё ближе и ближе к люку. Вот и мой черёд. Мысленно перекрестившись, как всегда это делал перед прыжком, я шагнул в пустоту…

Фраза «Хьюстон, у нас проблемы!» не пригодилась. Приземление прошло нормально, хотя подспудно я представил, как приземляюсь в 2017 году, а Варя и наши дети оказываются лишь галлюцинациями параллельной реальности. Нет, не хотел бы я этого!

Та реальность мне стала казаться чем-то ненастоящим, далёким, подёрнутым пеленой времени, словно парусник на горизонте, едва видимый в туманной океанской дымке. А в этом времени я стал по-настоящему счастливым, обрёл семью и новых друзей, в конце концов, за шестнадцать лет в прошлом в моей жизни случилось столько событий, что хватило бы на целый роман. Может, когда-нибудь я и впрямь засяду за мемуары, а пока у меня хватает других дел. Через неделю предпремьерный показ картины, комиссия, пусть и без Пырьева, соберётся именитая, причём будет присутствовать и Александр Роу, уже выпустивший на экраны стереофильм «Майская ночь, или Утопленница». У него на Гоголя свои виды. Ну да Бог не выдаст, свинья не съест, тем более за своей спиной я чувствую живое участие Иосифа Виссарионовича, обещавшегося обязательно посмотреть мой киношедевр. Не стоит расстраивать товарища Сталина!

– Леонид Андреевич, смотрите, ещё один кусок текста. И, похоже, последний. – Старший научный сотрудник Центра экстремальной прикладной электроники МИФИ Михаил Дёмин напряжённо вглядывался в монитор компьютера, а за его спиной встал руководитель отдела Леонид Андреевич Чернев.

– Думаете, последний? – хмыкнул тот, поправляя очки с мощными линзами. – Интересно, кто же этот загадочный шутник, который регулярно присылает нам свои мемуары?

– А может, это и впрямь человек из параллельного измерения? – не оборачиваясь, с надеждой спросил Дёмин.

– Миша, вы и впрямь в это верите? В то, что какой-то чудак из 2017-го провалился на 80 лет в прошлое, повлиял на историю так, что она раздвоилась, а теперь пишет нам из своей реальности электронные письма? Бросьте! Вы же, насколько я знаю, материалист до мозга костей.

– Так-то оно так, но иногда хочется верить в чудеса, – вздохнул Михаил, тоже поправив на носу очки, правда, с менее толстыми линзами. – Но пишет он, согласитесь, интересно.

– В этом нашему загадочному автору не откажешь. Целая «Санта-Барбара»! Кстати, перешлите мне этот текст, я его на своём компьютере гляну.

Спустя несколько минут, уютно устроившись в кресле с кружкой чаю в руке, Леонид Андреевич открыл на мониторе текст и принялся читать.

«Это скорее всего моё последнее сообщение. Писать приходится из последних сил. Всё-таки 92 года – солидный возраст, к тому же врачи отводят мне ещё месяц, не больше. К сожалению, с онкологией на поздних стадиях и в этой реальности пока ещё не могут совладать.

Кстати, 1992 год в этой реальности заметно отличается от 1992-го в той, откуда я „дезертировал“ не по своей воле. О чём, в общем-то, и не жалею. Здесь я обрёл семью и прожил почти целую жизнь.

Последние два года я писал свои воспоминания в виде литературного повествования и, на мой взгляд, получалось довольно сносно. Ну, не мне судить. Издаваться здесь я не собираюсь, и родственникам не велел этого делать после моего ухода, так что пишу, можно сказать, в стол. Если же там, куда отправляет письма мой сын, и в самом деле имеется адресат, то он волен поступать с моей рукописью как хочет. Впрочем, это я уже писал. Надеюсь, что эта параллельная реальность существует, что мой сын, возглавляющий лабораторию физических измерений, не ошибся в своих расчётах по поводу возможной передачи информации пусть даже пока в одну сторону.