Эдуард Нэллин - Эдатрон. Лесной край. Том 1 [СИ]

— Смотри — это красненький, будто капелька крови, а этот, ну смотри же сюда, этот синенький, как кусочек неба…

Карно сидел, осторожно поглаживая темный кудри на детской головке, и в буквальном смысле млел от присутствия дочери. Вообще-то по местным понятиям Оли была уже достаточно большая, чтобы ей было стыдно забираться на колени, но что отец, что его дочь во всю наверстывали то, что было упущено во время долгой разлуки и им было глубоко плевать на косые взгляды. Ольт даже завидовал им, он-то давно уже подзабыл, что такое — иметь маленьких детей. Выросли его детишки и он в полной мере познал, что взрослые дети — это не совсем то, что маленькие крохи, пахнущие молоком и от любви к которым аж щемит сердце. К тому же он сам оказался в роли тех самых детишек. Хорошо еще, что Истрил сама не любили сюсюканья и считала, чтобы вырастить из мальчика настоящего мужчину, надо давать ему больше самостоятельности. У Карно же с Оли была совсем другая ситуация, девочка есть девочка, и он не просто наслаждался присутствием дочки, но и посматривал на нее с некоторой опаской. Он все еще не мог привыкнуть к своему счастью и ему казалось, что она вдруг исчезнет, а с ней исчезнет и смысл жизни, как совсем недавно и было. Истрил посмотрела на него с мудрой понимающей улыбкой и потрепала по макушке Ольта.

— А что, сынок, не пора ли нам пообедать. Я прямо чувствовала, что вы сегодня приедете и сварила плов.

— О! Плов! Мама, ты просто чудо! Хочу, хочу плов. Пошли скорей. Оли, нас ждет плов!

— А что это? Ни разу не слышала.

— О, плов, это лесное блюдо, которое знают только старые умудренные медведи. Это… Это… Короче, плов — это плов! Пока не попробуешь — не узнаешь.

И дети, взявшись за руки, выбежали в дверь. Вьюн тоже убежал к своей вдовушке. Истрил с Карно, как уважаемые люди, не стали носиться, а вышли степенно и важно. Сам себя не будешь уважать — подавать другим дурной пример. Обед был… Он просто был. Его ценность была не во вкусно приготовленных блюдах, а в семейном общении с матерью, с Олентой, которую Ольт без слов стал считать тоже членом семьи, так как ее любила Истрил, с Карно, потому что он был отцом Оли, а также за его умную голову и готовность отдать жизнь за Истрил и Оли. И даже, пока еще маленький пушистый ворчун Лакомка стал небольшой, но полноправной частицей того, что он называл своей семьей.

Вспоминая свою долгую прошлую жизнь, своих жен и детей, он ругал себя последними словами за то, что связал свою жизнь не с теми, исключая конечно первую жену, свое первое и единственное состоявшееся, но такое недолговечное счастье, что не воспитал детей, так, чтобы они не выросли изнеженными барчуками, за многое… И сейчас он будто возвращал то, что утерял в прошлой жизни в вечной погоне за ложными ценностями, но понял это только в конце жизни: маленькие, но такие важные семейные радости. Правда уже не главой семейства, а скорее уж наоборот, но это даже не беда, а скорее, как бы — не достоинство, осталось только построить новую жизнь, используя весь свой богатый опыт.

Олента, проведя всю свою коротенькую детскую жизнь с Истрил, считала вполне естественным для себя жить вместе с ней и дальше, только навещая отца в его штабе, как называл землянку старосты Ольт. Сам Карно тоже проводил большую часть времени в их доме, обедая и ужиная у них, ну не готовить же ему самому, уходя к себе домой только работать и спать. Да и то, в основном его работа проходила на свежем воздухе, а в штабе чаще всего сидел Брано, обложившись своими берестянками и что-то подсчитывая, учитывая и делая какие-то свои выводы. Так что застолье было по семейному благостным и тихим, когда все понимают друг друга без слов. Обед был… и кончился. Пора было идти в штаб, работать.

Возле землянки толпился народ и не только приезжие, но было и много старожилов. И новоприбывшие обращались с ними вполне по-дружески, жадно расспрашивая тех о том, как им тут живется. На это и надеялись Ольт с Карно, когда разогнали всех на обед. Местные бабы организовали общий стол, что для деревенских было уже вполне обычным делом, а для новичков являлось чем-то неслыханным. Говорят, так раньше в деревнях так и было, но захватчики быстро отучили крестьян от привычки собираться больше трех человек. Ведь это уже толпа, а где толпа — это возможный бунт. Да и не каждый мог поделиться куском хлеба, ведь отданный на сторону кусок — это возможно жизнь собственного ребенка, оставшегося голодным. А в этой деревне жители жили будто по старинке и ни капли не боялись. Наглядная агитация в действии.

Прибывшие уже не косились на явившееся начальство, а с нетерпением ожидали зова в штаб. Опять расположились в прежнем порядке, только рядом с Ольтом сидела Истрил. Оли с Лако в избу не пустили, но ей не очень-то и хотелось. Гораздо интереснее было играть с новыми детьми, которые просто пищали от восторга, общаясь с медвежонком, который для местных уже стал обыденностью. Начальство уселось и Вьюну была дана команда запускать. Первым опять вошел кузнец, но не один. На этот раз за его спиной пряталась небольшого роста женщина с миловидным лицом. Кузнец был до того огромен, а она настолько мала, что не выглядывай она изредка из-за мощной спины, ее вообще не было бы видно. Но ее лицо, мелькавшее из-за могучей фигуры, было живое, любопытное и очень заинтересованное.

— Проходите, что у двери стоите, как не родные. Вот сюда, ближе к столу. Ну что надумал, Кронвильт Кувалда?

— Я это… Ну мы того… Посоветовались, подумали конечно… С семьей, имею в виду. Короче — согласные мы. — речь далась кузнецу не легко, так как закончив, он вытер со взмокшего лба пот.

— На что согласные? Уйти и не вернуться — согласные?

— Нет! — испугался Кувалда, — согласные уйти, то есть не вернуться… Я хотел сказать — вернуться… И не уйти… Короче…

Вконец запутавшийся мужик махнул рукой и нахмурил лоб, в усилиях сосредоточиться. И тут к нему из-за спины пришла помощь и мелодичным женским голосом произнесла:

— Господин староста, позволите ли слово сказать?

— Это еще кто там встревает в разговор мужчин? — нахмурил брови Карно. Не зная его, вполне можно было поверить, что он крайне недоволен. Но кузнец этого не знал и поэтому реально испугался за жену.

— Так это… То жинка моя…

— У этой жинки самой голос есть. Ну ка, красавица, выходи на свет божий. Имя у тебя есть?

— Так это… — наверно косноязычие заразительно подумал Ольт, глядя на зарумянившуюся и засмущавшуюся женщину, — Кувалда я, Кэтрин Кувалда. Жена я его.

— Ага, значит муж такой большой и понятно, что его зовут Кувалда, эвон кулаками можно вместо молотов работать, но ты такая маленькая — какая же ты Кувалда? Скорее — молоточек. — развеселился Карно.