Эдуард Нэллин - Эдатрон. Лесной край. Том 1 [СИ]

Не спеша он шагал по зимнему лесу, любуясь невероятно красивыми картинами, которые мороз щедро рассыпал на его пути. Вечерами он не торопясь разжигал очередную нодью и готовил ужин из подстреленной по дороге дичи. Иногда его навещала росомаха и тогда он делился с ней ужином, а иногда она сама притаскивала что-нибудь на зубок. И поужинав, долгими зимними вечерами зверь и человеческий детеныш сидели и, жмурясь от идущего волнами тепла, смотрели на стреляющее искрами весело пляшущее пламя. Так к нему медленно, но верно приходило понимание этого мира, в который он практически пришел с войной, заранее готовым к враждебным действиям и ко всяким неприятностям, а надо было просто принять его таким, какой он есть, со всеми его неприятностями и вот с такими мгновениями счастья. Он сам не замечал, как в нем тихо и мирно умирает тот старый циничный мизантроп, который до этого руководил его жизнью. Зато рождается другой, хоть и отягощенный опытом уже прожитый жизни, но юный, несмотря на всю парадоксальность этого утверждения, обновленный характер живого и любопытного мальчишки.

К концу этого двухнедельного путешествия в землянку вернулся совсем другой человек, по-новому воспринимающий этот мир и себя в этом мире, и он был благодарен за это росомахе, которая даже не подозревала о своей заслуге и все так же деловито шныряла по окрестностям в беспрестанных поисках добычи. Она-то с рождения жила в мире и согласии со всем, что составляло ее жизнь в этих таежных дебрях. Оказывается, надо было просто принимать этот мир таким, какой он есть, а не видеть в нем заранее врага, которого надо непременно победить. Он перестал убиваться по поводу своего положения и только с улыбкой говорил себе, когда несколько дней подряд беспрерывно шел снег или не везло в охоте и наступали полуголодные дни, старую, еще с Земли, поговорку: «Все пройдет, пройдет и это». Это не означало, что он вдруг стал этаким всепрощенцем, скорее он стал философом и все плохое стал воспринимать через призму спокойствия и даже где-то с юмором. Он по-прежнему радовался ясному морозному утру, радовался росомахе в ее очередное посещение после долгого похода и весело кувыркался с ней в снегу и не огорчался, когда силки оказывались пустыми. Просто он принял этот мир и мир принял его.

Так и прошла зима и мальчишка сам не заметил, как постепенно и вроде незаметно подошла весна. Вначале снег стал более плотным и влажным, потом по утрам пропали заморозки, постепенно пропала снежная шуба у деревьев и сугробы стали проседать и по утрам стали покрываться тонкой ледяной корочкой. А потом пропала росомаха. Ушла в очередной обход территории и не вернулась. Обычно она исчезала максимум недели на три, а тут прошло уже дней тридцать, а ее все не было, но он надеялся, что все с ней будет хорошо. Ему было трудно представить, что кто-то или что-то может ее остановить, если она захочет увидеть своего друга. Скорее всего, у нее появились какие-то дела, от которых она не может отказаться. Он не мог даже подумать, что кто-то может встать на пути свирепого и бесстрашного хищника и поэтому не сильно беспокоился. Мало ли дел у лесного зверя, когда вокруг творится такое. А творилось что-то невероятное и захватывающее дух. Лес вдруг очнулся от зимней спячки и как какой-то великан, который просыпаясь от крепкого сна издает различные звуки, так и он вдруг разразился треском лопавшегося льда на речке, звоном многочисленных ручьев, скрипом оттаивающих деревьев и птичьим гомоном. За какие-то две недели тайга вдруг преобразилась. Все вокруг оживало, бегало, пищало и орало. За каких-то десять дней снег растаял без следа впитавшись в землю, жадно поглощавшую животворную влагу и почти сразу ответившую молодой нежной порослью. Деревья казалось гудели от распиравших их стволы соков и тоже со скоростью одевались в светло-зеленые наряды. А тут еще добавили праздника веселые весенние дожди, которые казалось смывали весь негатив голодных зимних месяцев. Приход весны оказался буйным и размашистым.

На это время мальчишка спрятался в землянке, подъедая все свои зимние припасы, перетащив их в свое жилище. Благо, что оставалось в погребке совсем ничего. Единственное, что он сделал по хозяйству, то это углубил освободившийся погреб и сходил на речку. Казавшаяся летом тихая и смирная таежная речка была непохожей сама на себе. Разлившись в раза три шире себя обыкновенной, она превратилась в грозно рычащий поток воды, смешанный с грязью и всяким мусором, скопившимся за долгую зиму. Она несла все то, что до поры до времени было спрятано под снегом и сейчас ворчливо ворочала гнилыми ветками, прошлогодними листьями, изредка попадавшейся падалью и даже небольшими бревнами и валунами. Берега ее были загромождены кусками льда, все-таки по ночам было еще достаточно холодно, в тенистых местах еще встречался снег и лед не спешил таять. Он-то и был нужен мальчишке, который решил не терять удобного случая и соорудить себе ледник. Каждый кусок льда надо было обмыть в проточной воде, на своих санках отвезти к яме, уложить каждый кусок на дно, засыпать все это тонким слоем песка, а потом еще и перекрыть сухими ветками, желательно в несколько слоев. Хорошо еще, что речка обеспечила и бревнышками на любой вкус и размер. Потрудиться пришлось конкретно, надо было успеть пока лед не растаял под лучами солнца, которое с каждым днем становилось все жарче. Ледник получился на славу, а он окончательно засел в свое избушке, пережидая бурное время, выходя только по естественным надобностям и за березовым соком, для сбора которого еще зимой приготовил берестяные фляжки, сшитые еловыми корнями и обмазанные сосновой смолой. Вид у них был откровенно тяп-ляпистый, но влагу держали хорошо, а большего ему и не надо было.

Со временем зима окончательно уступила бурному напору весны, речка вошла в свои берега, а лес оделся в буйно играющую всеми оттенками зеленого листву. Казалось, что все обитатели леса повылазили из своих нор, берлог и логовищ и спешили откормиться на молодых травах Мальчишка тоже не терял времени даром и постоянно выходил в короткие однодневные походы, набирая еще нежные ростки одуванчика, крапивы, мясистой корейской травы, названия которой он не помнил, грибов и прочей растительности. После нескольких месяцев мясной диеты трава шла на «ура» и, пока она не набрала сил и не стала жесткой и несъедобной, надо было поторопиться. И он, не замечая времени, делал заготовки уже на следующий год, так как понял, что как бы он не любил мясо, но даже ему трудно изо дня в день питаться одними шашлыками. Занятый хозяйственными хлопотами, он уже позабыл о всех своих опасениях и страхах. Люди казались ему чем-то далеким и несбыточным, и он как-то уже свыкся с мыслью, что он один и даже стал считать это вполне естественным явлением.