Роман Злотников - Лучший мир [litres]

– О помиловании не просил. Просил о новом расследовании. Потому как считаю, что предыдущее было проведено некачественно и в большинстве предъявленных обвинений я не виновен.

– То есть вы считаете, что органы совершили ошибку? – угрожающе набычился сержант.

– Никак нет! То есть не органы. Суд! Суд не до конца разобрался…

Сержант несколько мгновений помолчал, всё так же угрожающе сверля Валерия Ивановича взглядом, а потом раздражённо заявил:

– Вызов на вас пришёл. Завтра отправляетесь по этапу. В связи с этим я обязан вас опросить – жалобы, заявления есть?

Межлаук ответил не сразу. Потому что его пробил пот и язык отказался повиноваться. Неужели… Черт! Нет, не может быть… На глаза навернулись слёзы.

– Ну и? – требовательно произнёс сержант.

– Нет, нет, что вы! Никаких жалоб.

– Точно?

– Да-да, так точно!

– Вы мне это тут бросьте. Вам тут не старый режим, – сердито оборвал его сержант. После чего вздохнул и махнул рукой: – Ладно, идите, собирайтесь. Отправка после завтрака…

– Ты, говорят, завтра по этапу уходишь? – подсел к нему вечером сосед по бараку, бывший военный Иероним Уборевич. Межлаук был знаком с ним шапочно и, если честно, особенно не общался. Он вообще в заключении предпочитал держаться особняком. Поскольку и по характеру был не особенно общительным, да и опыт его собственного «присоединения» к вроде как такой крупной и влиятельной группе, каковой он считал «коалиционеров», оценивался им как однозначно негативный. И потому он изо всех сил старался избежать его повторения. Вот и держался особняком…

– Да, – коротко отозвался Валерий Иванович.

Уборевич хмыкнул и непонятно произнёс:

– Ты уже третий.

Межлаук недоумённо покосился на него и, не выдержав, спросил:

– В смысле – третий?

– Ну кого по этапу обратно отправляют. И вот что интересно – всех из среднего звена и, так сказать, нижних из высшего. Все арестованные наркомы, маршалы [87] В нашей реальности личные воинские звания (и маршал в том числе) были введены только в 1935 году, но в реальности книги, благодаря информации главного героя, это произошло ранее. , члены Политбюро – все сидят. А кое-кто, ходят слухи, уже и того – в могиле. Те же Енукидзе и Рудзутак. А вот тех, кто пониже – директоров заводов, крупных инженеров да комкоров с комдивами, – вроде как начали потихоньку из лагерей выдергивать. Не всех. И даже не большинство, но, похоже, процесс потихоньку пошёл. Из нашего лагеря ты вот третий такой.

У Валерия Ивановича ёкнуло под ложечкой.

– Откуда знаешь?

– Ну не всё же такие, как ты, – в углу сидят и с людьми не общаются, – усмехнулся Уборевич. Потом бросил на Межлаука напряжённый взгляд и каким-то осипшим голосом попросил: – Если будет шанс – замолви там за меня словечко. Скажи, мол, понял он всё, согласен, дураком был, понимает, что не в своё дело полез. Не повторится этого больше никогда…

Валерий Иванович несколько мгновений смотрел на человека, только что подарившего ему огромную, немыслимую надежду, а потом молча кивнул. Тот также молча кивнул в ответ и отошёл.

Утро началось с суматохи. Межлаука разбудили выстрелы, шум, лай собак. Правда, происходило это всё не в бараке, а на улице. Валерий Иванович встревоженно дёрнулся и попытался приподняться, чтобы заглянуть в затянутое льдом окошко, но тут входные двери в барак с грохотом распахнулись, и в помещение ввалился десяток энкавэдэшников с пистолетами-пулемётами на изготовку.

– Всем лежать! – заорал дюжий сержант. – Не вставать! Попытку встать с нар или сделать что-то без команды буду считать попыткой к побегу! – А по бокам от него заходились непрерывным лаем две мощных овчарки.

«Вот и накрылся мой этап», – с тоской подумал Межлаук, замирая на нарах. Барак будто вымер. Сержант ещё несколько мгновений напряжённо всматривался, водя дулом из стороны в сторону, затем молча мотнул головой, после чего двое конвоиров, стоящих справа и слева от него, выскочили вперёд и, подскочив к отдельно стоящей рядом с печкой-буржуйкой настоящей кровати с сеткой, одним движением сдёрнули с неё худого, жилистого типа с золотой фиксой, который демонстративно проигнорировал все команды вертухаев и сел, демонстративно развалившись на кровати и взирая на происходящее с нескрываемой насмешкой. Это был «смотрящий» за их бараком авторитетный «мастевой» [88] Термин «вор в законе» появился после Великой Отечественной войны. До того «законники» именовались «мастью». Верблюд. До сего момента он казался всем неприкосновенным, поскольку именно он с помощью собравшихся под его рукой «громил» и «шестёрок» обеспечивал в бараке необходимый «порядок». Самыми жестокими методами. Как-то противостоять ему сумели только «политические» из числа бывших военных. Да и то это получилось только после того, как те в одной из схваток «разменяли» два своих трупа на два трупа из числа подручных Верблюда. Одним из них оказался его на тот момент правая рука бандит Лапа, сидевший за разбой с убийством. Верблюд тогда много орал, что не простит, что виновные ему ответят, но с того момента на «военных» больше сильно не наезжал. Возможно, просто выжидая момента…

– Начальник, чё за дела? – вскипел тот и начал вырываться из рук скрутивших его бойцов. – Да что за кипеш… – Больше он ничего произнести не успел, потому что сержант молча поднял пистолет-пулемёт и сделал один выстрел. Верблюд вздрогнул всем телом и мёртво обвис, так и не закончив фразу.

– Я предупреждал, – зло бросил сержант, – любое движение без команды считается попыткой к бегству или нападением. Что непонятно?

Барак замер. Произошедшее на глазах у всех «низвержение тирана» стало полной неожиданностью и-и-и… настоящим сокрушением устоев. Сержант ещё раз обвёл взглядом сонм уставившихся на него испуганных, озадаченных, удивлённых и-и-и… в существенной части обрадованных глаз, после чего мотнул головой двум подчинённым, державшим труп Верблюда:

– Это в тачку – и дальше по списку.

За следующие полчаса барак покинули Крест, Балалайка, Лоб, Козырь, Нюха и Табур – все самые ближние прихлебатели покойничка. Причём Табур, так же как и Верблюд, вперёд ногами. Ну мало ему показалось первой наглядной демонстрации того, что энкавэдэшники шутить не собираются. А может, просто поторопился заявить свои претензии на место покойного Верблюда… А вот никакой отмены этапа, слава богу, не случилось.

– Ой, что-то начинается… – возбуждённо прошептал Валерию Ивановичу на завтраке Уборевич, заняв соседнее место на лавке. – Эвон как за уголовников взялись. Во всех бараках чистку затеяли. Семнадцать человек по лагерю наглухо положили. Причём все из самых «мастевых»! Ой, начинается… – Он запнулся, окинул Межлаука горящим надеждой взглядом и снова напомнил: – Не забудь про меня, ладно?..