Харольд Ковингтон - Очищение

— Да, у него есть все федеральные лицензии на огнестрельное оружие, какие только выдаёт Бюро БАТФЕ, а за некоторые из них он даже судился с Бюро, чтобы заставить их выдать, — добавил Лен. — Он достаточно богат, чтобы нанимать приличных юристов, и поэтому выиграл. Национальная стрелковая ассоциация всегда могла рассовать достаточно денег в Конгрессе, так что формально мы по-прежнему имеем право на хранение и ношение оружия. Просто федеральное правительство не желает, чтобы белые люди воспользовались этим правом, и поэтому ставит нам в этом деле все мыслимые препятствия, надеясь сделать его настолько дорогим и хлопотным, чтобы мы просто сказали себе, да чёрт с ним, и отказались от нашего оружия добровольно. Но Берт никогда не отказывался. Он насмерть бился с БАТФЕ в суде каждый раз, когда те пытались надуть его с чем-нибудь из его коллекции.

— Да, я помню некоторые тогдашние новости, — вмешался Вошберн. — Как в тот раз, когда он требовал права поставить гаубицу на лужайке перед своим домом.

— Тогда Филдс проиграл, но большинство других дел выиграл, — напомнил Экстрем. — Я был в его доме и работал с некоторыми стволами. Ты не поверишь, Зак. У него сборный ангар на заднем дворе, и внутри всё выглядит одновременно как музей и оружейный склад Национальной гвардии. Берт — настоящий коллекционер: он там собрал всё от автомата Калашникова до мушкета с фитильным замком, да ещё и патроны для всех этих стволов.

Должно быть, две — три сотни оружия разных видов, большинство из которых мы могли бы использовать только раз, а потом выбросить.

— А какая у него охранная система? — спросил Хэтфилд.

— Всё, что соответствует закону и двадцати тысячам федеральных требований, — ответил Экстрем. — Стальные сейфы с замками, каждый длинный ствол прикован к стойке через спусковую скобу, замки курков на всех пистолетах, и стопка документов БАТФЕ толщиной с километр на каждый ствол. Само здание имеет стальные сейфовые двери, укреплённые окна, датчики движения и сигнализацию, связанную с полицейским участком в центре города, и тому подобное.

— Похоже, трудновато будет его ограбить, — помрачнел Вошберн. — И как мы втроём сможем вывезти все эти пушки, когда попадём внутрь?

— Может нам и не придётся его обворовывать, — заметил Экстрем. — Я довольно хорошо знаю Берта много лет как ружейного фаната, вроде меня самого. Он всегда был довольно консервативным и правых взглядов.

— Может и так, но Добрармия не относится к правому крылу, — сказал Хэтфилд. — Мы — революционеры, а многие из нас откровенные нацисты, включая меня самого. Мы стремимся спасти нашу расу. А консерваторы хотят только сохранить свои деньги.

— Ээээ, возможно, — признал Экстрем. — Ну, я не знаю. Филдс пару раз так высказывался, что я подумал, не стоит ли потолковать с ним. Последние годы были настоящим откровением для Берта и многих ему подобных. Они начинали, веря всей крикливой пропаганде после теракта 11 сентября, размахивали флагами Амуррики, пялились как зомби на передачи «Фокс Ньюс» и глотали любоё дерьмо, состряпанное неоконами, топая и хлопая Бушу Ушастому, когда тот начал эту бесконечную войну на Ближнем Востоке.

Конечно, самое главное для большинства людей было, наконец, найти группу людей с тёмной шкурой, которых белым официально разрешили ненавидеть. Они переносили свою настоящую ненависть к ниггерам и мексиканцам на беднягу Апу [7] Апу — индус-эмигрант, персонаж из серии мультфильмов «Симпсоны» — Прим. перев. из магазина «На скорую руку». А потом война затянулась на годы, и некоторые из правых поумнее, вроде Берта, начали замечать противоречия, мелочи тут и там, которые не совсем вписывались в официальную версию событий.

— Вроде того факта, что каждое вторжение США для захвата нефти кончалось провалом? — спросил Хэтфилд.

— Это, конечно, но и другие события, — ответил Экстрем. — Думаю, одним из лучших непредвиденных последствий ближневосточного крестового похода оказалась невозможность для нашей верхушки как обычно спрятать уши Израиля за всем этим бедламом. Человечек за кулисами, наконец, был вынужден действовать в открытую. Я в самом деле слышал от Берта пару замечаний о сомнительной официальной версии теракта 11 сентября и намеков на то, что Израиль мог быть в этом замешан, чтобы затащить Америку на Ближний Восток. После той второй интифады в начале 2000-х годов, когда стало очевидно, что жиды теряют своё военное превосходство над арабами и не смогут вечно отбиваться от всего мусульманского мира.

Хэтфилд присвистнул.

— Усомнился в 11 сентября? Этого хватит, чтобы тут же загреметь в федеральную кутузку за слова ненависти. Как называется та статья закона? «Распространение вредоносных и беспочвенных теорий заговора в отношении правительства Соединённых Штатов или любого из их союзников»?

— Ну да, конечно, только мы все знаем, что имеется в виду один единственный союзник Штатов, — сказал Экстрем. — Слушай, давай я поговорю с Филдсом. Ему не обязательно знать о вас двоих. Мы с Бертом давно знакомы, и не думаю, что он на меня стукнет, но даже если это случится, то погорю я один. Надеюсь, что смогу убедить его отдать нам часть или всю его коллекцию, и нам не придётся планировать сложный и рискованный грабёж.

— Ладно, попробуй, — не очень охотно согласился Хэтфилд. — Только осторожно, зайди издалека, не дави, и если почувствуешь что-нибудь не то, сразу откажись. Помни, что нас пока только трое, и я не хочу искать другого интенданта.

В тот вечер Берт Филдс был удивлен неожиданному приходу своего старого приятеля по стрельбе и оружейного мастера Экстрема в свой просторный викторианский особняк с шестнадцатью комнатами, стоящий на высоком выступе длинного хребта с видом на Асторию.

— Заходи, Лен, — охотно пригласил он Экстрема в своё логово. — Присаживайся. Мэри Лу уехала к сестре. Последнее время у Анны нелады со здоровьем.

Филдсу с женой было хорошо за семьдесят. Раньше Филдс был директором компании по производству электронных плат в Портленде, которую продали и перевели в Индию, но ему выдали щедрый «золотой парашют», он переехал в Асторию и последние двадцать лет с успехом вкладывал эти деньги во всё, от недвижимости до золотых монет и европейских ценных бумаг. Несомненно, он был миллионером.

— Выпьешь? — предложил Филдс. — Коньяк? Бурбон? Выбирай себе отраву.

— Имбирную колу, если есть, — ответил Экстрем. — Я больше не пью.

— Да ну? Тогда у тебя больше ума, чем у меня, — усмехнулся старик, открывая маленький холодильник под барной стойкой, устроенной в его берлоге, и вытащил банку имбирной колы с пластиковым стаканчиком, в который бросил кусок льда. Потом передал напиток Экстрему, а себе плеснул изрядную дозу коньяка.