Александр Михайловский - Герой империи. Битва за время

Командующий Западным фронтом и его начальник штаба переглянулись, после чего Жуков уже значительно мягче сказал:

– Теперь хоть что-то понятно, – он бросив косой взгляд на терминал планшета, – а то тут такие советы приходят, что я даже не знаю, что это – то ли верх глупости, то ли гениальное тактическое озарение…

– Товарищ генерал армии, – сказал Мостовенко, – должен вам сказать, что, как мне объяснили, тактики темных эйджел просто физиологически не способны испытывать состояние озарения. Все рекомендации, которые они дают, создаются на основе подробнейших разведданных и точнейшего расчета. Чем старше тактик, чем больше у нее опыта, тем точнее и смертоноснее ее рекомендации…

– Погоди, Дмитрий Карпович, – прервал Мостовенко Соколовский, – ты сказал «нее». Эта самая товарищ Ватила – она что, баба?

– В первую очередь, она, Василий Данилович, темная эйджел, а значит, генетически приспособлена для решения тактических задач, – ответил Мостовенко. – Ну и потом – ей больше двухсот лет, и, в конце концов, она главный тактик крейсера, и за ее плечами опыт нескольких столетий противостояния таким же тактикам темных эйджел, а по сравнению с ними наши нынешние германские оппоненты – просто малые дети. И мы, кстати, тоже. Таких как Гальдер, Йодль или Браухич она кушает на завтрак вместо овсянки. Бабой же она будет в свободное от служебных обязанностей время в койке с приятным ей мужчиной. И не иначе.

– Ну, товарищ Мостовенко, – сказал Жуков, чуть качая головой, – уел ты Василия Даниловича. А теперь, если хочешь, вводная…

– Сегодня утром по этой штуке, – сказал Соколовский, кивнув в сторону лежащего на столе терминала, – поступила информация, что в связи с подходом к Минску пехотных дивизий девятой германской армии, высвободившиеся подвижные соединения противника получили приказ покинуть позиции и двигаться на восток. Тридцать девятый моторизованный корпус в составе двадцатой танковой и двадцатой моторизованной дивизий должен двигаться по направлению к Борисову, пятьдесят седьмой моторизованный корпус в составе двенадцатой и девятнадцатой танковых, а также восемнадцатой моторизованной дивизий – к Лепелю. Навстречу врагу рекомендуется выдвинуть пятый и седьмой мехкорпуса. Седьмой мехкорпус к Борисову, пятый к Лепелю. Но не для нанесения контрудара, как это предписывает советская военная доктрина, а для организации активной обороны с последующим отступлением на рубеж Витебск-Орша-Могилев. Танковые засады и все такое… Ну как вам это нравится?

– Василий Данилович, – вздохнул Мостовенко, – наша военная доктрина предписывает нам много такого, что в настоящий момент неосуществимо на практике. Поверьте человеку, который уже водил мехкорпус в подобный контрудар. Не та матчасть, не та подготовка командного состава и экипажей, не та слаженность и качество связи, не та тактика, в конце концов. Да и немцы не особо жаждут, чтобы им навязали встречное танковое сражение. При малейшей угрозе такого развития событий они тут же оттягивают свои танки назад и прикрываются противотанковой артиллерией, которая у них традиционно сильна. В результате мы теряем танки, а противник нет. Кстати, у немцев в их танковых дивизиях около половины составляют средние танки моделей «три» и «четыре»; а сколько в наших двух мехкорпусах аналогичных им танков Т-34 и КВ?

– Примерно по пятьдесят единиц каждой модели, – хмуро произнес Соколовский, – а остальные – это Т-26 и БТ разных выпусков.

– Вот, – сказал Мостовенко, подняв палец, – только эти танки можно использовать в активных действиях, контратаках и маневренных боях, а остальные – только из засад с последующим отходом на следующий рубеж. Выигрываем время, жжем их танки, а потом снова выигрываем время и снова жжем танки. К линии стрелковых корпусов противник должен доползти обессиленным и потерявшим пробивную мощь. Тем временем стрелковые корпуса на основной линии соприкосновения должны так глубоко зарыться в землю, чтобы немцы их потом до зимы выковырнуть не могли. А наши танки, сожженные в таком сражении, будут потеряны не зря, тем более что от Т-26 и БТ все равно надо будет избавляться. Слишком слабые у них броня и вооружение… Впрочем, если вы не верите мне, то через эту же штуку возможно связаться с товарищем Ватилой и получить консультации по любому вопросу.

– Вот видишь, Василий Данилович, – иронически усмехнулся Жуков, – ты хотел боевого опыта – получи и распишись. И еще. Необходимо срочно распорядиться, чтобы мехкорпуса немедленно получили приказ на выдвижение к Борисову и Лепелю. Пусть до темноты передовые отряды будут в Лепеле и Борисове и сразу же приступят к оборудованию позиций. Время не ждет.

– Да и с товарищем Ватилой поговорить тоже будет невредно, – кивнул Соколовский, утративший весь свой былой скепсис, – надо договориться с ней о воздушном прикрытии, и вообще, вдруг на поверхность выскочат еще какие-нибудь перлы мудрости, которую мы тут упустили…

Между строк при этом читалось: «Вон Болдин и Борзиловым – хоть посредственности оба, прислушались к истине, вняли, победили врага, и теперь обласканы и любимы. А мы можем еще лучше. Вот увидите».

* * *

6 июля 1941 года, утро. Минск, ул. Советская, дом 18, штаб обороны Минска.

Генерал-майор Константин Константинович (Ксаверьевич) Рокоссовский.

Идут шестые сутки, как я возглавляю оборону Минска. Шесть дней сплошных боев в тисках двух все теснее сжимающихся полуколец. При этом с запада, со стороны Ракова на территорию, контролируемую войсками моей армейской группы, вливаются (в основном ночами) части, уходящие из минского котла, что образовался к востоку от города. Зато на восток, где свободными остаются только железная и шоссейная дороги, ведущие к Бобруйску, эвакуируется гражданское население и по возможности вывозятся материальные ценности. С выходящими из окружения военнослужащими все просто: их тут же ставят в строй, отправляя на пополнение обороняющих Минск частей, сгоравших в этой битве буквально на глазах. Туда же направляются и призванные по мобилизации бойцы и командиры запаса. Только эти подкрепления, плюс воздушная поддержка со стороны «защитников», позволяют нам удерживать оборону, планомерно отходя с рубежа на рубеж.

С эвакуацией гражданских все значительно сложнее. В первую очередь, согласно приказу, следует любой ценой вывезти из Минска семьдесят тысяч евреев, что до войны составляли почти треть населения города. Азохен вей [20], что тут началось, как только мы объявили об этом решении! Эти упрямые и недалекие люди никак не хотели уходить из своих домов, считая, что такая «цивилизованная» армия, как германская, не сделает им ничего плохого. Если основном народ уходил и уезжал из города молча, настороженно вслушиваясь в грохочущую вокруг Минска канонаду, то евреи голосили за всех остальных вместе взятых, оглашая окрестности мольбами, жалобами и проклятиями. Но раз советская власть сказала: «эвакуация» – значит, все должны подчиниться этому указанию и отправиться на восток по единственной дороге жизни, ибо остальные пути перерезаны врагом. Ради того, чтобы держать этот путь открытым, сейчас сражаются и умирают бойцы Красной Армии и имперской штурмовой пехоты. Бои вокруг коридора жизни по своему накалу ничуть не уступают попыткам штурма города, производимым в основном с Заславльского и Логойского направления. Поэтому бойцы НКВД, которым предписывается обеспечить эвакуацию, были безжалостны. Если человек не хочет спасать свою жизнь добром, его принудительно потащат на веревке.