Александр Михайловский - Герой империи. Битва за время

Раздумывая над услышанным, я еще раз впал в состояние, близкое к ступору. Ведь из рассказа товарища Сталина следовало, что государство, основанное в том мире императором Шевцовым, просуществовало больше двухсот лет. Это все равно как если бы у нас кто-нибудь заявил, что лично участвовал в Северной войне против шведов и здоровался за руку с императором Петром Первым и его сподвижниками. А тут заявлено на голубом глазу, и таким тоном, как будто в этом невозможно усомниться.

– Да ты не сомневайся, хуманс, – услышал я в наушниках голос штурман-лейтенанта Силены Кси, – мамочка у нас очень старая и действительно помнит времена до начала Империи. К тому же, в отличие от нас, грешных полукровок, она чистокровная темная эйджел – как тут у вас говорят, девяносто девятой пробы.

– Мамочка?! – переспросил я.

– Это мы ее так называем, – хихикнула со своего места Мала Фе, – экипаж корабля – это клан в миниатюре, а в каждом клане обязательно должна быть матрона. Вы хоть у Тяни, спросите, хотя раньше серых не считали членами клана…

– Умолкни уже, балаболка! – хмыкнула бортинженер. – Если вспомнить старые времена, то полукровок сразу после рождения кидали в конвертор, а о квартеронках, как эта трещотка, речи и вообще не шло…

В этот момент изображение на «лобовом стекле» дрогнуло и стало двигаться. Это «лебедь» двинулся с места и порулил на старт. При этом в кабине не чувствовалось никакого шума и вибрации, было лишь слабое ощущение движения. В этот момент мне удалось обнаружить на экранах прибор, заменяющий «лебедям» указатель оборотов двигателя. Полоски указателей мощности четырех «двигателей» едва оторвались от нуля и показывали три-пять процентов от номинала. У начала полосы «лебедь» чуть притормозил; крылья, до того прижатые к фюзеляжу, раскрылись на максимальный угол, после чего члены экипажа по очереди доложили о готовности к взлету…

Потом мощность «двигателей» быстро, секунд за десять (а может, и быстрее) перевалила через отметку в сто процентов и уперлась в ограничитель с надписью «форсаж». Появилось ощущение, что кто-то пришпорил бешеного тигра. Перегрузка, правда, была весьма умеренной, но, судя по сменяющимся цифрам на спидометре, скорость нарастала стремительно. Скосив глаза на Илер Ота, я увидел, что она сидит совершенно спокойно, расслабившись и закрыв глаза, а руки ее, не касаясь штурвала, свободно лежат на подлокотниках. В момент отрыва от полосы, когда «лебедь подпрыгнул на трамплине и круто полез в небо, я было подумал, что скорость отрыва у этой тяжелой машины примерно такая же, как максимальная скорость Ил-4 (на самом деле больше, но в данном случае это не важно). Земля провалилась, куда-то далеко вниз, перегрузка, навалившаяся на грудь, ослабла (набор скорости уменьшился, трансформировавшись в набор высоты).

Если раньше, сменяя друг друга, мелькали числа на спидометре, то теперь то же самое изображал альтиметр; он будто бы пел: «все выше и выше и выше». «Лебедь» лез на высоту, как истребитель МиГ-3, под углом градусов тридцать, не меньше. И это – тяжелая машина, до отказа груженая крупнокалиберными бомбами. Интересно, что после такого старта подумали товарищи, оставшиеся на земле? Вслед за нами, как я понимаю, по очереди должны стартовать и остальные машины эскадрильи. Интересно, как бы этот «лебедь» набирал высоту при половинной бомбовой нагрузке, неужели прямо с места и вертикально?

Громадная машина на мгновение вздрогнула, будто прорываясь через упругий невидимый барьер, и в кабине стало заметно тише… Вроде бы это означает, что «лебедь» взял звуковой барьер и теперь летит, обгоняя создаваемый им звук. Я скосил глаза вправо на экран бокового обзора. Крыло, ранее торчавшее к фюзеляжу почти под прямым углом, ощутимо отогнулось назад, на угол около пятидесяти-шестидесяти градусов. Я перевел взгляд на экран, изображающий приборную панель. Скорость перевалила за полторы тысячи, высота подбирается к десяти километрам. Под левым крылом Вязьма, под правым (в некотором отдалении) – Ржев [27]; цифры на альтиметре и спидометре уже прекратили бешеное мелькание, и теперь медленно сменяют друг друга.

Насколько мне известно, полет должен проходить на высотах около двадцати километров и скоростях три с половиной тысячи километров в час. Подлетное время до Берлина в таком режиме – около сорок минут, внезапность удара абсолютная, ибо обнаружить ударную формацию немцам просто нечем. А если гитлеровские посты ВНОС [28]даже увидят невооруженным глазом или в бинокль инверсионные следы от группы высотных скоростных целей, то просто не успеют передать эту информацию штабу берлинской ПВО для объявления воздушной тревоги. А это значит, что все важные лица и серая канцелярская скотинка, которых планируется уничтожить в первую очередь, останутся на своих рабочих местах, а не спустятся в бомбоубежища [29].

А те, кто выживет в этот не по-европейски жаркий летний день, после позавидуют мертвым. Потому что мертвые не несут ответственности, а живым придется ответить за все. При этом мне уже известно, что на борту космического крейсера имеется некоторое количество очень мощных боеприпасов, способных разом испепелить Берлин дотла, но от этой идеи категорически отказались как командир крейсера товарищ Малинин, так и советское руководство. При нанесении удара по Берлину требовалось убить только тех, кто этого заслуживал и чья смерть могла привести к дезорганизации вражеского государства. И имперцам, и советскому руководству претили убийства ради убийства, если, конечно, этого можно было избежать. Другое дело – дивизия СС, накрытая на марше где-нибудь в чистом поле. Чтобы втоптать в землю и уничтожить этих тварей всех до единого, не жалко никаких боеприпасов.

Я так глубоко погрузился в размышления, что не заметил, что товарищ Илер Ота открыла глаза и, повернув голову, смотрит в мою сторону. Видимо, управление машиной, набравшей скорость и вышедшей на эшелон, уже не требует такого приложения внимания, как процедура взлета и набор высоты и скорости.

– Да, это так, – ответила она на мой прямой вопрос, – взлет перегруженного корабля – частью на антигравитаторах, частью на аэродинамике – похож на цирковую эквилибристику, когда под ногами у тебя натянутый канат, а на плечах мешок с зернами. Балансировка антигравитационных импеллеров в таком случае – чистейшей воды фокус, схожий с искусством жонглирования. Ну а потом, когда скорость и высота уже набраны, полет на аэродинамике можно сравнить только с ездой по рельсам. Но до этого еще требуется дожить… Шучу. Сейчас для меня это не сложнее, чем обычная ходьба. Ведь вы же можете неспешно прогуливаться и вести беседу с интересной вам самкой. Вот и я сейчас точно так же могу поговорить с вами на интересующую вас тему. Ведь вы, как и я, тоже не без талантов к полетам…