Александр Колосов - Гроза над Элладой [СИ]

Муроб, бешено вращая глазами, искал выхода. Выхода не было — его когопул прочно сжали с четырёх сторон и медленно, но верно уничтожали. Оставалось надеяться только на упорство и выучку каждого отдельного всадника, а этого атлантам было не занимать — дрались они ожесточённо, не рассчитывая на пощаду, дорого платили ахейцы за победу, каждый шаг, каждый локоть пройденного пространства был щедро полит кровью.

Опасаясь прибытия вражеского подкрепления, Кэнт решил ускорить ход сражения: велел цепникам снова войти в бой и поджёг засеку. Но случилось непредвиденное. Плотная конная масса с такой поспешностью отхлынула от огня, так давнула в бок, что фессалийцы поневоле попятились. Почуяв слабину, атланты со всей отчаянностью, со всей неописуемой яростью обречённых насели на северян, сотни их погибли, но отбросили ахейскую конницу ещё на полстадия. Герт, Иолай и Ясон охрипли, пытаясь криком остановить всадников, не выдерживающих бешеного натиска. Положение усугубилось ещё больше, когда обрадованный неожиданным успехом Муроб бросил в прорыв свою охранную сотню и ещё три из тех, которые составляли лучшую тысячу когопула. Так славно задуманная засада грозила обернуться крупным поражением её инициаторов — стоило фессалийцам, изнемогающим от безумной резни, обратиться в бегство, и оставленная пехота легко могла быть стоптана имперской кавалерией, погублена до последнего человека.

Кан, наблюдавший за ходом сражения с высокой сосны, понял смертельную опасность, угрожавшую провалом всей операции. Больше терпеть он не мог — соскользнув по стволу на землю, он вспрыгнул в седло.

— А ну, пустите! Пустите! Дайте проход! — зарычал он, расталкивая пятившихся фессалийских коней храпящим и кусающимся Дивом.

Пробившись вперёд, младший из Норитов поднялся, стискивая коленями рёбра жеребца, и с громким обидным хохотом обратился к отступающим северянам:

— Видать, перевелись в Фессалии ахейцы! Одни трусы остались! Что ж, если защитить Элладу от врага некому, придётся афинским мальчишкам взяться за дело! — тут он бросил Дива на ближайшего атланта и опрокинул его вместе с конём. — Ахайя! — мощнейшим ударом сверху рассёк следующего наискось от плеча до самого сердца. — Это вам не с фессалийским сбродом силами меряться! На помощь афиняне! Бей атлантскую сволочь! Ахайя!

— Это что же братцы, — раздался мощный рокочущий голос Эврита, — неужто афинянин прав?! Неужто фессалийцы разучились драться?! Ахейцы мы или крабы?! Покажем афинянину, что есть ещё герои в Фессалии! Ахайя!

Пристыженные, до крайности разозлённые северяне встали насмерть.

— Бей! Бей! — надрывался Кан и, показывая пример, рубил направо налево с такой поспешностью, словно от каждого его удара зависела судьба всей Греции.

Поскольку отступать атлантам было просто некуда, они тоже топтались на месте, не в силах сломить яростно сопротивляющихся ахейцев, а фракийцы тем временем всё глубже вбивали свой бронированный клин в толпу врагов. Ириты, истекая кровью, всё же не поддавались натиску противника. Шат и Эльид сражались впереди всех, воодушевляя своими подвигами малодушных и восхищая самых дерзких храбрецов.

Эльид кидался на врага с таким диким нечеловеческим рёвом, что испуганные кони шарахались от него в сторону, становились на дыбы, сбрасывая седоков. Он обрушивал на очередного противника целый шквал ударов и в считанные секунды так изматывал его, что многие гибли просто не в силах поднять щит или меч для отражения простейшего выпада. Шат действовал абсолютно иначе — он с рассеянным видом отбивался сразу от двух-трёх всадников, а когда успокоенные враги на долю секунды теряли бдительность, забывая о необходимости защищаться самим, следовал молниеносный выпад, и свободное место занимал следующий имперский всадник.

Сражающиеся в рядах фракийцев Ним и Аробист не так выделялись на фоне дружного, хорошо продуманного натиска горцев, кое-кто из горных удальцов насмешливо покрикивал на нерадивых афинян — уж больно медленно и неохотно двигались оба. Братья не откликались на шутки остряков — их всецело поглотила тяжёлая работа боя. Коварный Аробист внешне несуетливо, не торопясь, уклонялся да уклонялся от вражеских выпадов, выжидая момент для нанесения своих любимых змеиных выпадов — он имел обыкновение разить насмерть и наверняка. Ним двигался чётко, размеренно, продуманно. Каждый его шаг, каждый поворот тела, каждый замах подчинялся определённой цели. Казалось, действует хорошо отлаженная и отрегулированная боевая машина — до того резкими, неслабеющими и законченными выглядели его движения.

Что касается Медиса, то он не мудрил, делал хороший замах, да с такой силой обрушивал тяжёлый клинок на очередного супротивника, что мечи вылетали из атлантских рук, а щиты разваливались пополам.

Кольцо вокруг атлантов сжималось с каждой минутой. Фракийцы двигались всё быстрей, им навстречу уже пробивались фессалийцы. Муроб решал сложную задачу: если драться дальше, то разгром неминуем. Можно было прорвать негустую цепь джитов и удрать ближе к своим, но тогда придётся бросить часть когопула на растерзание ахейцам, а Вилен за это по голове не погладит… И всё же Муроб решился на второй вариант — ему нисколько не улыбалось геройски сложить голову в этой проклятой богами Элладе! Он ещё так молод. У него жена и четверо детей. Ему не за что себя корить — пока была возможность хоть что-то изменить, он не дремал, командовал этим стадом баранов, которым не терпелось искрошить глупых и трусливых туземцев. А на деле? Тьфу — и ничего больше!

Когда остатки имперской кавалерии, повинуясь приказу начальника, бросились вниз по склону, Медис попробовал остановить их и чуть не погиб под конскими копытами. Ладно, джиты вовремя извлекли его из начавшейся свалки и оттащили под кустик, отлежаться, а сами, проводив всадников градом камней, заняли оборону, оттянувшись к правому флангу. Через полчаса Медис полностью пришёл в себя, богатырская сила и несокрушимое здоровье позволили ему быстро оправиться. Браво, Медис!

С брошенными на произвол судьбы атлантами покончили довольно скоро. Собрали оружие, изловили осиротевших лошадей, подобрали убитых и раненых, и, едва Гелиос выгнал из стойла своих божественных жеребцов, тронулись в обратный путь. Кан ехал с Гетидами и Медисом впереди устало шагавших джитов. Глаза слипались, ладони, натёртые рукоятью меча, горели огнём, тело ныло, а ссадина от небрежно отражённого удара беспокоила и раздражала. Их обгоняли фессалийские сотни, дружелюбно махая шлемами и просто руками, но Кан лишь сонно кивал в ответ и вновь погружался в состояние сонного оцепенения.

Возле пелопонесского лагеря Норит неуклюже сполз с Дива, стянул поцарапанные доспехи, и протянул их Медису: