Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги [CИ]

— Ты уже считаешь, сколько ему отвалили за это?

— Вовсе нет!

— Лжешь. А еще ты думаешь, что он в любом случае продешевил.

Каниан отвернулся от света, обошел кресло Ирэны и замер у окна, глядя в подходящий к самому дому темный сад.

— Вообще я подумал о том, что торговать дочерями несколько преждевременно. Что он хоть за человек, этот твой капитан?

— Ну, нормальный человек. Меня пленили два метра роста, золотые кудри и косая сажень в плечах. Его пленили пятьсот тысяч, которые за мной дают, после чего он счел, что у меня удивительные глаза. Как видишь, у него хватило ума хотя бы не отвесить комплимента стройности моих ног, так что экзамен пройден. А вообще он, конечно, дурак. С другой стороны, в моем случае лучше иметь мужа-дурака, чем мужа-умника, ты не находишь?

— Не нахожу, но дело твое, — пожал плечами Каниан. Ситуация была ему неприятна. Он решительно не понимал необходимости жертвовать Ирэной ради поддержки Вейзингов с их идиотом-сынком или ради благосклонности любой другой семьи. Иргендвинды относились к тем немногим родам, которые прекрасно выжили бы и без союзников. Сам король последние полвека оставался перед ними в долгах как в шелках. Покойная мать Каниана и вовсе считала долговые расписки в малахитовом ларце их самым большим семейным сокровищем, хотя таскала на плечах килограммы легендарных бриллиантов. — Я просто считаю глупым разбрасываться нашими лучшими женщинами.

— «Лучшими»? Едва ли. Инэсса, во всяком случае, способна ходить и, по слухам — танцевать, хотя я и помню ее последней коровой. А Альма — красавица, и ее глупость — подарок небес для ее будущего мужа. Сказать по правде, сама не понимаю, почему отец решил начать с меня. А ты, Каниан, все же последний романтик. Еще скажи, что сам планируешь жениться по любви. Свора наших титулованных тетушек такой ход не оценит. Они, я уверена, легко найдут тебе лучшее применение. Такой видный парень должен принести в наше семейство не меньше, чем контрольный пакет акций «Северного хлебного сообщества», они мне сами говорили.

— Ты дочку Фольдера видела? — усмехнулся Каниан и обернулся к сестре. Темный сад за окном был пуст и почти не шумел, точно заколдованный лес из сказки. В комнате тускло горела единственная лампа, освещавшая столик, какие-то бумаги на нем и кусок пола. Часы в гостиной начали глухо и устало отбивать полночь, но на пятом ударе отчего-то фыркнули и затихли. Каниану сделалось несколько неуютно. Он вспомнил, что у Ирэны жила кошка, древняя как мир, и что кошка эта от нее далеко никогда не отходила. А теперь кошки в пределах видимости не наблюдалось. Без сонного посапывания ветеранки боев с крысами в комнате сестры сделалось как-то непривычно. — Так и хочется сказать, что я откажусь от титула и удеру в пираты, и гори оно все синим пламенем, — попытался отшутиться и отрешиться от неприятных мыслей Каниан.

— И что? Будешь бороздить нашу лужу на шхуне с романтичным названием? Не смеши меня, Каниан, и молись, чтобы у твоей невесты тоже оказались золотые кудри и минимум мозгов.

— Я люблю брюнеток, — возразил Каниан и несколько погрешил против истины. Никаких предпочтений на этот счет у него не имелось. Правда, три месяца в компании Изольды научили его с большим вниманием относиться к тому, что творится под кудряшками черного, золотого, рыжего или любого другого цвета. Он окончательно понял, что не любит истеричек.

— Если ты еще скажешь, что любишь умных, я вспомню тебе Изольду. Вот уж выдающиеся мозги Эфэла и ближнего зарубежья. Она же рэдка?

— Она — балерина. Артистов о происхождении не спрашивают, Ирэна. Им дарят цветы и с ними проводят время.

— Тогда женись на нордэне. Вот уж будет романтики. Ну, разумеется, до момента, когда тебя найдут где-нибудь в подвале, насмерть забитым сковородкой по причине супружеской неверности.

Каниан невольно фыркнул. Как внук истинной нордэны, северян он терпеть не мог.

— Сковородкой? Да ты что. Настоящая нордэна непременно отковыряет от фамильных доспехов фамильный же меч и пойдет наводить Истинную Справедливость. Знаешь, я познакомился с одной. Она облила меня игристым на балу и извинилась на морхэнн, я ее, естественно, оскорбил, она оскорбила меня в ответ, а потом мы последовательно дрались и братались на диком пляже. Надеюсь, ты в достаточной мере разочарована моим поведением?

— Скажи, что общих детей у вас не будет, а ты догадался представиться именем кого-нибудь из наших конкурентов, и я буду довольна.

— Ирэна, ты безнравственна. На самом деле, мы действительно подрались, а потом выпили даггермар — вылитый самогон, только какими-то травами пахнет и устрашает своим чернильным цветом — и поболтали. Если сбросить со счетов два скорбных факта — северянки тощи до безобразия, во-первых, и верят, будто после смерти попадут в казарму и ведут себя соответственно уже сейчас, во-вторых, даже не знаю, что хуже — она была довольно мила.

— Надо посоветовать отцу. Завидная будет партия. Ему как раз надо бы поправить финансы, а то наш всемогущий должник не расположен отдавать долги…

— Надо быть идиотом, чтобы не понимать: он никогда по ним не расплатится. Тем хуже для него.

Ирэна медленно покачала головой:

— Или для нас, Каниан. Думаю, меня не просто так замуж выдают. От старых дев в нашей семье…

— Ирэна, — твердо сказал Каниан.

— От старых дев в нашей семье обычно иначе избавлялись, — спокойно закончила она. — Отец стал искать поддержки Вейзингов. И мне это нравится даже меньше, чем мой будущий муженек.

— Ты с ним самим говорить не пробовала?

— Пробовала. Услышала лекцию о семейном счастье и домашнем очаге как высшем предназначении женщины. Кажется, я даже догадываюсь, монолог из какой пьесы он выучил.

— Ирэна, но…

Сестра плавно коснулась колес кресла, и каталка медленно тронулась с места. Каниан, как всегда в таких случаях, опустил глаза в пол. Ему не нравилось это зрелище. Он очень хорошо помнил, как замечательно Ирэна танцевала и как легко порхала по лестницам их дома. Не родись она аристократкой, из нее вышла бы великолепная балерина. Ирэна лет до семнадцати даже собирала фотокарточки знаменитых танцовщиц и хранила их в шкатулке, как дракон — свое сокровище. А потом она упала с лошади на охоте. Был ясный зимний день, много сверкающего снега и синего неба, много шума, много людей, кинувшихся ей на помощь, а крови не было совсем. Каниан тогда даже испугаться не успел.

В жестах рук Ирэны до сих пор сохранилась какая-то птичья легкость. Он совершенно не мог смотреть, как существо, словно самой природой созданное для полета, крутит колеса кресла-каталки.

Ирэна проехалась по комнате, прошелестела бумагами на столике — она могла легко попросить Каниана их подать, но предпочитала никого ни о чем не просить — и снова вернулась на прежнее место.