Кулак Петрович И Ада - Брод в огне

— Слыхали. Скополамину [1] Скополамин (Scopolaminum) — алкалоид, пытались использовать как «сыворотку правды» в 10х годах XX века. такие мелочи не мешают. Не слыхал?

Жандармы снова приехали утром. Он снова спровадил их восвояси, предварительно вызвав из дома Элейну и объяснив ей природу недоразумения — конечно, без подробностей. Просто чтобы она поняла, что они с Маргери в полной безопасности. Еще одна неделя как в раю, только в этом раю календарь днем шел назад, а ночью намертво вставал на двадцать девятом сентября. Видимо, таким он и остался в доме, когда Элейну и Маргери забрали в той реальности, которая существовала где-то, кроме его сознания.

Через неделю Элейна снова стала тереть пол, причитать «мы хорошие подданные» и украдкой бросать на мага какие-то нечеловеческие взгляды. Не холодные, не злые, не пустые, но очень страшные. Койаниссу потребовалось какое-то время, чтобы понять: просто с лица жены на него смотрят его собственные глаза, а это выглядело хуже любого кошмара. На десятый день она влепила Маргери затрещину, заорав, что та все равно не увидит никаких лесов, кроме лагеря «Тихий лес» и нечего протирать юбку над атласами. Маргери всхлипнула и спряталась за Койаниссом.

Маг был бы рад ей помочь, но помочь ей было нельзя, как нельзя помочь никому в этом доме. Он уже успел убедиться, что на ночь Элейна уходит за зеркало в уборной, Маргери — в шкаф, а он, по всей видимости, остается по эту сторону, если у зеркал здесь вообще имелась «эта» сторона.

Койанисс героически выдержал еще два дня, полных скрипа щетки о пол, «хороших подданных» и запаха гари, которым пропитался весь дом. В этот раз вышло даже хуже, чем в прошлый — Маргери тряслась и рыдала не переставая, Элейна стирала руки в кровь, драя полы, и едва не бросалась на Койанисса, когда его видела. Может, они могли терпеть еще, но маг уже не мог. Он пошел к себе, покопался в закромах, нашел сильное снотворное и сыпанул тройную дозу своим девочкам в чай за ужином. Маг не знал, сработает оно на людей, которые уже не были живы, но сработало. Сделать инъекцию яда с его практикой и набором лекарств в аптечке труда не составило. Они мирно лежали в креслах, а потом мирно осыпались в пепел, с разницей буквально в минуту, сперва Маргери, потом Элейна.

Маг вышел во двор и подошел к кусту. Элейна, наверное, здорово его ненавидела и искромсала качественно: во время того, что маг мысленно окрестил «вторым кругом», розы больше не цвели и не звенели. Скорее всего, они и являлись якорем, и теперь этот якорь сломался. Койанисс понятия не имел, почему его связь с реальностью — уже разорванная — выглядела как рэдские розы: Рэды он не видел одиннадцать лет и не то чтобы по ней скучал, — но откуда-то из его настоящего эти розы пришли. Помочь, правда, не сумели. Он как был заперт в несуществующем доме в компании несуществующих людей, так и остался, будто герой страшной сказки.

В сказках можно поймать беса за хвост, или облапошить его, или умереть и хоть так, но выйти из проклятого круга. Здесь никаких бесов, кроме сидящих в его голове, не водилось, а смерть возвращала к одной и той же точке. К дому с правильно лежащими тенями, реалистичной перспективой, сногсшибательной детальностью предметов и поверхностей и — сплошной ложью внутри.

Койанисс честно попробовал дожить четыре дня один, абстрагировавшись от мертвой тишины в светлое время суток, скрипящей снаружи веревки — как будто она под самым окном болталась — и тихого скрежета щетки по полу — в темное. Двадцать девятого сентября он просто обнаружил, что выходил в кухню, а попал на улицу и стоит у крыльца под изумленным взглядом Элейны, опускающей ружье.

— Я столько раз просила тебя не вламываться ночами…

На этот раз маг не стал обещать ей ничего.

Человек, в принципе, был такой скотиной, которая привыкала ко всему. Койанисс привык сыпать им в чай снотворное каждую неделю — раз на пятый у него даже руки дрожать перестали — и приходить в себя в ночном лесу, слыша одну и ту же просьбу. Это в любом случае казалось лучше, чем гадать, что еще стукнет в голову Элейне или привидится ему лично через неделю пребывания в доме. После того, как он совершенно четко разглядел круглый шарнир вместо локтя Маргери, когда та рисовала за столом, у него отпала последняя тяга к экспериментам в этой области.

После очередной пары инъекций Койанисс, пошатываясь от усталости, побрел в спальню. То, что у него уже не тряслись руки, не значило, что его не мутило и ему не хотелось сдохнуть. Сдохнуть же в этом доме, к сожалению, было невозможно. Маг стал подниматься по лестнице, глядя в пол, и остановился, как вкопанный.

На ступеньках лежал лепесток розы, белый как снег, почти святящийся.

Не веря своим глазам, Койанисс посмотрел на пол коридора второго этажа. Там почти сияло еще с десяток лепестков, как будто кто-то шутки ради раскидал их, выкладывая дорогу. Как они в детстве оставляли на пути белые камушки, углубляясь в лес.

В воздухе тихо-тихо, почти неразличимо, звонил колокольчик. Непостижимо далеко, на самой границе слышимости, где-то между надеждой и бредом.

Койанисс пошел по лепесткам, не наступая на них. Оказался у двери собственной спальни, открыл ее и замер на пороге.

Потому что внутри оказалась другая комната. Если это вообще была комната. На ум Койаниссу скорее пришло бы определение «нумера». То ли второсортная гостиница, то ли третьесортный бордель. Два на три метра, грязноватый и потертый ковер винного цвета, тусклые обои, зеркало в безвкусной позолоченной раме на стене. Только кровати, занимающей большую часть комнаты, и не хватало для завершения антуража.

Колокольчик как будто стал чуть ближе.

Маг смотрел на старенькие обои — у плинтуса они были замыты и имели отвратительный грязно-розовый оттенок — и ему казалось, что за цветочным орнаментом проступает что-то еще. И еще он вспомнил, что когда-то уже видел эти обои, и они его до ужаса напугали.

Впрочем, что бы за ними ни стояло, вряд ли это оказалось бы страшнее, чем руки Маргери на шарнирах или лужи крови и мыльной пены на затертом почти до дыр полу.

Маг, выдохнув сквозь стиснутые зубы, переступил порог. Пол и потолок не поменялись местами. Его не швырнуло в ночную тьму к крыльцу собственного дома и к собственной жене, принадлежность которой к роду человеческому оставалась под большим вопросом. Рассохшиеся доски под ногами заскрипели — и только. Колокольчик заливался все громче. По провонявшей дешевыми духами комнатушке плыл чистый, холодный звон. Койанисс двинулся на звук, по старой привычке отвернув лицо от зеркала. Там все равно отражался не он, а кто-то гораздо старше, хотя цветом волос и ростом вроде похожий. Сравнивать маг не имел ни малейшего желания.