Сергей Суханов - Перелом. Часть 4 [СИ]

В 1943 темпы прорыва первой позиции - то есть вклинения в главную полосу - и самой главной полосы существенно возросли - до полутора километров и до шестисот метров соответственно. Сказались и отказ от эшелонирования боевых порядков - теперь все подразделения идут в первой линии и тем самым повышают количество стволов и возможности для маневра, и увеличение танков непосредственной поддержки пехоты, и более слаженное взаимодействие между пехотой и танками - последние уже не отрывались от пехоты более чем на двести метров, поэтому не оставались без прикрытия огнем пехоты, которая к тому же помогала танкам преодолевать заграждения и заболоченные участки местности, а пехота в свою очередь вовремя получала помощь в подавлении пулеметных гнезд и дотов. Ну и увеличение мощности артподготовки, ее замысловатый рисунок, позволяли пехоте проходить всю нейтралку без оборудования промежуточных позиций - первая линия немецкой обороны эффективно подавлялась артогнем, пока пехота подбиралась к немецким заграждениям и окопам. К тому же теперь исходные позиции для атаки располагались на расстоянии в триста и менее метров от немецких траншей, а зачастую саперы и сама пехота еще отрывали ходы в сторону противника, по которым можно было подобраться еще ближе. Ну а если атакующую пехоту сажали на наши БМП или хотя бы вездеходы - бойцы пролетали нейтралку на одном дыхании и сваливались на голову фрицам, когда те еще только начинали вылезать из своих укрытий. Но такое стремительное перемещение по полю боя было возможно только при слабости инженерного оборудования предполья и недостаточной плотности минных полей. Появляющиеся же во все большем количестве самоходки лишь усилили атаку - они шли за 100-200 метров позади танков - почти вместе с пехотой - и давили обнаруженные средства ПТО - немецкие артиллеристы все свое внимание сосредотачивали на танках как самом опасном для них средстве наступления, поэтому самоходчики могли работать в сравнительно спокойной обстановке. Но некоторые командиры все еще ставили танки в два, а то и три эшелона, что снижало количество одновременно работавших по немцам стволов - эффективность применения танков резко снижалась, немецкие противотанкисты успевали выбить первый эшелон до подхода следующего. Тем не менее, несмотря на подобные промахи и недочеты, быстрое вклинение в немецкую оборону и прорыв первой полосы уже не был чем-то экстраординарным.

С завершением прорыва главной полосы обороны тоже все стало значительно лучше. В первый период войны стрелковые дивизии атаковали сильные узлы обороны, в лоб, что часто требовало ввода резервов еще на этапе прорыва основной полосы, и в лучшем случае в тылы выходили уже потрепанные части, которые не могли совершать длительных маршей или противостоять контратакам. Контратаки немцев также встречались ранее всеми силами, с места - то есть на время проведения контратаки наступление приостанавливалось, даже если в контратаке участвовали совсем небольшие силы. В итоге прорыв даже неглубокой - три-четыре километра - полосы обороны длился два-три дня - за это время немцы успевали подтянуть резервы и остановить наступление не только стрелковых, но и механизированных соединений, а то и ударить в основание клина советских войск и окружить наступающие части. Во второй половине сорок второго одноэшелонное построение наступающей пехоты и постепенное насыщение ее порядков танками поддержки позволяло уже быстрее прорывать немецкую оборону. Так, если в сорок втором каждой дивизии, участвовавшей в прорыве, придавалось от 20 до 50 танков, то в сорок третьем - уже 80-90 (в РИ к такому количеству пришли в 1944/45), и плотность танков также увеличивалась до 40 и даже 50 единиц на километр. Появлялись и танк-тральщики - своими тралами они могли быстро разминировать полосы для прохода войск и техники.

Так что сейчас - в сентябре сорок третьего - при прорыве немецкой обороны у пехоты было уже достаточно танков, чтобы прорвать первые две полосы обороны. Причем в ряде дивизий танки придавались не просто "дивизии вообще", а конкретным подразделениям - отделениям и взводам. Это повышало ответственность пехотных командиров за вверенную им технику, ну а предшествовавшие тренировки по совместным действиям танкистов и пехотинцев лишь усиливали эффект - в таких стрелковых дивизиях потери танков были как минимум на треть ниже по сравнению с дивизиями, в которых танки шли "в том же направлении, что и пехота" - вроде бы делали одну и ту же задачу, но не вместе, а всего-лишь рядом. У нас, повторю, бойцы и командиры учились совместным действиям с самого начала войны. Причем с азов - на уровне отделений и отдельных танков - каждой такой ячейке выделялся участок местности для обороны или наступления и дальше они действовали фактически без общего командования - только смотрели за соседями - не надо ли кому-то помочь или, наоборот - не наметился ли у них успех и лучше перейти туда. Общая управляемость боем страдала, но как сделать по другому - мы тогда не представляли, попытки создать более крупные танковые группы столкнулись с тем, что их просто бросили вперед в лобовую, поэтому первые год-полтора все воевали взаимосвязанными отрядами, но фактически без единого командования, хотя имелся общий план, составленный перед боем. Постепенно эти группы - под общим командованием - все укрупнялись, и лишь сейчас мы доросли до дивизий. В РККА же дивизии были изначально, но вот взаимодействие между родами войск было гораздо хуже, и лишь в последний год как-то начало выправляться - думаю, этому в немалой степени поспособствовала и программа стажировки, по которой наши военные действовали в рядах РККА, а они - в наших рядах - шел интенсивный обмен опытом.

На ряде направлений советские войска продолжали наступление и ночью, и к утру следующего дня на пяти участках была прорвана и третья линия - немецкие тылы были вскрыты. Причем крупные очаги сопротивления просто блокировались, прорывы выполнялись на менее защищенных участках, которые нащупывались слитной атакой по всему многокилометровому фронту, и затем вторые эшелоны дивизий направлялись уже в места слабины. И места прорыва не просто закреплялись фланговыми подразделениями - советские командиры старались частью сил завернуть немецкий фронт, закрыть часть сил в небольших котлах, а то и уничтожить их, и вместе с тем часть сил рвалась вперед, чтобы парализовать немецкие тылы - преимущество Красной Армии в бронетехнике было подавляющим на всем Самарском и Сталинградском фронтах, а на ряде участков оно было просто ошеломляющим - чуть ли не сотня советских танков на один немецкий.

Причем чем дальше, тем все больше командиры отходили от предвоенных взглядов, когда танковые и мехкорпуса приступали к работе только после прорыва вражеской обороны - типа они должны действовать только во вражеском тылу. Все чаще мехсоединения подключались к довершению прорыва обороны, иначе пехотные соединения делали это слишком долго. Так, сейчас пехота вместе с приданными танками самостоятельно прорывала только первую линию обороны, а сзади по колонным путям уже подходили бронетанковые соединения. В итоге разведка танкистов обогнала пехоту и уже углубилась в немецкую оборону, под ее охраной отряды обеспечения движения наводили мосты и гати, укрепляли дороги и убирали заграждения, создавали проходы в минных полях и разминировали дороги, а следом стальной волной накатывались танки и мотопехота. Передовые бригады мехкопусов появились перед следующими позициями немцев так быстро, что в ряде случаев те просто не успели сделать ни одного выстрела из противотанковых орудий. Часть сил заворачивала в стороны и била во фланги прилегающей обороны, расширяя пробитый коридор в воронку - если в местах прорыва первой линии ширина пробитой обороны была два-три километра, то к ее внутренним линиям она уже на следующий день оказалась в десять-двенадцать километров - образовывались небольшие котлы, в которых немцы еще продолжали сопротивление. Так что, пока стрелковые дивизии добивали первую линию, передовые бригады танковых и мехкорпусов перемалывали вторую и третью линии обороны, а основная часть подвижных соединений ломанулась вглубь немецкого тыла.