Сергей Суханов - Перелом. Часть 4 [СИ]

На фоне все разгоравшейся жестокости гражданской войны это было уже почти что человечно.

Впрочем, в итоге зачастую получалось так, что коммунисты теряли в этих внутренних распрях больше людей, чем в стычках с гоминьдановцами и милитаристами - многочисленные группировки разного уровня внутри КПК и Красной Армии под предлогом борьбы с АБ-туанями постоянно устраивали грызню и взаимную резню, благо что оправдание можно было найти всегда - "Революционная активность растет на глазах... Наш противник уже убедился в том, насколько бесполезны и смешны его аэропланы, пулеметы и винтовки. Поэтому-то он и вынужден засылать в наши советские органы и Красную армию своих всевозможных реформистов, агентов "АБ-туаней" и прочую шваль... Они действительно представляют серьезную опасность. Легко распознать врага, когда он атакует тебя в открытую, с помощью аэропланов и пулеметов, но не так просто рассмотреть реформиста, гоминьдановского шпиона или другого наймита в соседе. Вот до чего коварен противник!". С наступлением стабилизации в советских районах тут же повылезали местные лидеры или те кто в них метил и старались подмять под себя всех и вся любыми доступными способами - "Выбей из него признание, выбив, поверь ему и убей доносчика. А если он не признается -- убей все равно". Это привело к тому, что когда ЦК КПК позднее попыталось в 1937 наладить связи с остававшимися на юге партизанскими зонами, первых посланцев просто убивали, считая их провокаторами. Бумеранг. Который, впрочем, помог мне летом-осенью сорок первого отбиться от многочисленных посланцев и комиссий с Большой Земли - их если и не убивали как провокаторов, то с удовольствием задерживали до выяснения, тем более что я распространил директиву о задержании подозрительных личностей как лазутчиков, провокаторов и диверсантов, чему поспособствовал и приказ ставки ВГК N270 от 16 августа 1941 года, особенно если вырвать из контекста фразы типа - " ... и все же воображают себя командирами полков и батальонов? Нет, нельзя! Это не командиры полков и батальонов, а самозванцы. Если дать волю таким самозванцам, они в короткий срок превратят нашу армию в сплошную канцелярию. Таких самозванцев нужно немедленно смещать с постов, снижать по должности, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из рядов младшего начсостава или из красноармейцев. ". Поэтому некоторые, трясшие бумажками или просто своими знаками различия, просидели у нас до трех месяцев, пока их личности не были подтверждены из Москвы или из ближайших фронтов, с кем у нас был уже налажен контакт через цепочку партизанских отрядов.

В Китае с предателями и изменниками поступали еще более жестоко - полностью вырезались их семьи. Впрочем, гоминьдановцы действовали точно так же - уничтожали семьи красных командиров, первая жена Мао была убита, а могли его родителей перекопаны - мстили всем, до кого могли дотянуться. В захваченных красных зонах гоминьдановцы сжигали и расстреливали целые деревни - как они сами декларировали - "осушить пруд, чтобы выловить всю рыбу". Лесные массивы вырубались под корень, чтобы партизанам негде было прятаться, а гоминьдановские снайпера стреляли по любому обнаруженному ими движению. Подсчет убитых коммунистов и "коммунистов" гоминьдановцы вели по количеству отрубленных голов, а когда это стало неудобным - слишком много голов ! - стали считать только по отрезанным ушам, причем не по их количеству, а по весу высушенных - многие командиры гоминьдановских частей измеряли их сотнями фунтов. Что неудивительно - убивали десятками тысяч. В убэйском уезде - сто тысяч, в окрестностях Сиани - восемьдесят тысяч, всего же из миллиона жителей приграничных районов Хунани и Хубэя в живых остались всего десять тысяч. Наверное, кто-то смог убежать от националистов (таких же китайцев !), но кости белели по склонам гор еще долгое время. Впрочем, жестокостью подавления народных восстаний в Китае было не удивить - издревле все мужское население восставших районов уничтожалось - причастен-непричастен - никого не волнует, а семьи и родственники вожаков вырезались до девятого колена. Квоты на истребление также не были новым словом в истории Китая.

Вся эта жестокость приводила к тому, что и красноармейцы были безжалостны - некоторые полки состояли сплошь из сирот, потерявших всех родных и близких, поэтому легко уничтожавших всех, кто хоть как-то походил на чужаков - типа "и этот тоже мог уничтожить кого-то из таких же как я - так отомщу хотя бы за других - глядишь, и за меня кто-то так же отомстит".

Так что чистки серьезно подорвали мощь Красной армии и вообще коммунистического движения. Впрочем, как говорил Мао - "Для исправления зла нужна решимость переходить границы разумного". И если бы не проблемы Чан Кайши на других фронтах - коммунистам пришел бы конец уже в начале тридцатых. А так они потрепыхались в своих советских районах юга Китая аж до середины тридцатых годов и даже создали из них Китайскую Советскую Республику.

К собственной республике пришли не сразу - поначалу все пытались установить советскую власть во всем Китае, и лишь после нескольких неудачных восстаний в городах решили создавать свое государство внутри Китая, но когда решили - дело продвигалось довольно быстро. Еще в середине 1931 года советский район, которым руководил Мао, был переименован ЦК в Центральный Советский район - он был самым большим и мощным. А сам ЦК перебрался поближе - в Шанхае уже было слишком опасно. Ну а раз советский район - Центральный, то Мао руководить им не по чину - этим должны заниматься люди поважнее. Поэтому начиная с августа в сторону Мао начали метать письма и директивы, где указывалось на недопустимость партизанщины и неспособность Мао расширить красные зоны. И это после того, как тот отбился от трех наступлений чанкайшистов. Одновременно с руганью в адрес Мао его же начали и повышать - еще в мае его поставили на пост одного из секретарей ЦК, а осенью предложили возглавить новое советское правительство. И дело тут было не в Мао-любии, а наоборот - его отрывали от своих соратников - поднимали слишком высоко, где между ними уже не было непосредственного контакта - рассчитывали таким образом и задвинуть соратников, оставшихся без крышевания Мао, и подкосить самого Мао, оставшегося без верных исполнителей. Хитрая многоходовочка. Мне уже тоже закидывали удочки на предмет перевестись после войны в центральные органы управления СССР - возглавить наркомат Электронной промышленности, про создание которого я писал в Москву еще в декабре сорок первого, так как сейчас электроника шла прицепом в Наркомате электропромышленности СССР, что делало ее как бы бедным родственником - всем нравилось отчитываться о мегаваттах и мегавольтах, но никак не о каких-то маленьких стеклянных колбах, а так как я представлял важность электроники в последующие десятилетия, то я же и стал главным толкачем идеи ее скорейшего развития, для чего требовались ресурсы, и без собственного Наркомата получать их было бы сложнее. Позднее, когда электроника пошла и у нас, я как-то остыл к этой идее - развитие все-равно идет, даже без общесоюзного наркомата, так чего тратить на него время - с ним или без него - электроника у нас будет, причем самая передовая, да она уже была. В этих условиях мне даже было выгоднее, чтобы отдельный наркомат не создавался как можно дольше, а то его руководители наверняка захотят подгрести все наши достижения, кадры и производства. Так что нунафиг. А возглавить его - для меня сейчас это явное снижение моих возможностей, ведь я проталкиваю не только электронику, но и другие технические, да и нетехнические, новинки - то есть занимаюсь комплексной модернизацией. И в этих предложениях из Центра меня также смущало то, что я останусь без своих людей, а люди - без меня. Да и делать здесь мы могли то же самое, что и с наркомате, только без всей этой волокиты.