Николай Дронт - Начало пути [litres]

Раз делать нечего, буду учиться. Кофр с «Пентаконом» уже лежит в моей студии, а сейчас я принес ящик с «Лингофом». Готовлюсь отснять первую сцену книги сразу двумя методами – «Пентакон» со вспышкой и «Лингоф» с галогенками. Бюст стоит. Фоном служит белый лист ватмана. Лампа одна, светит на экран, повешенный чуть выше и сбоку меня. Не меньше часа готовился. Надо не только установить штативы с фотоаппаратами, а как минимум составить план съемок с таблицей. Иначе потом будешь вспоминать – каким объективом снимал, какие были выдержка и диафрагма.

Первую пленку, двенадцать кадров размером шесть на шесть сантиметров, отсниму «Пентаконом». Слишком много снимков на один объект? Так ведь три объектива, получается всего по четыре варианта на каждый. У «Лингофа» четыре объектива. Снимать на пластинки девять на двенадцать дорого, использую обычную широкоформатную пленку через переходник, Размер кадра больше, шесть на девять сантиметров, восемь кадров на пленке, но качество наверняка будет выше.

Если вспышка, направленная на экран, не позволяет увидеть возможный результат, то лампа, наоборот, дает разглядеть каждую деталь. Вроде всё просто – лампа светит, экран отражает, но получился мягкий, обволакивающий свет. Мне эта схема уже нравится.

Экспонометр из кофра, гэдээровский Werralux, почти такой, как наш «Ленинград» или «Свердловск». Gossen из лингофовского чемодана немного больше размером, но имеет прицел и измеряет экспозицию кроме обычного еще и узким углом. Брониковский прибор, я его тоже принес, стоит особняком. Он имеет вид маленькой подзорной трубы, закрепленной на ортопедической рукоятке. Смотришь в окуляр на объект и измеряешь экспозицию в небольшой точке. Название модели написано иероглифами, однако на шкалах цифры, запутаться сложно.

В чемодане «Лингофа» обнаружился объектив, которого раньше не было. Самуил Яковлевич положил, больше некому. «Индустар», тринадцать – тридцать сантиметров, тридцатых годов. Без диафрагмы и затвора, предназначен для кадра размером восемнадцать на двадцать четыре сантиметра, то есть для большой деревянной павильонной камеры. Просветления на линзах тоже нет. Тяжелый, в стальном корпусе, диаметром почти семь сантиметров. Лежит в древней, но родной картонной коробке. Опробую обязательно, но не понимаю, зачем его брать в Израиль. Ностальгия? Или талисман? А может, хотел продать как антиквариат?

Лежит в отделении, где должны лежать коробки с фотопластинками. А рядом с ним, тоже в картонной коробке, лежит Mamiya Super 16. Такой же «шпионский» фотоаппарат, как наш «Киев-Вега», на шестнадцатимиллиметровую пленку. В прошлой жизни я его никогда не видел, но слышал самые хорошие отзывы.

Опробую его обязательно, но позже. Сейчас съемка нашего вождя и основоположника. Если кто думает, что фотографирование – это просто и весело, то он ни разу не прав. По-любительски фоткать приятелей, а особенно приятельниц, без всяких гарантий качества – действительно милое дело. Но профессиональная фотография требует серьезного подхода. Словом, часа полтора-два пролетели незаметно.

После съемки проявка пленок, а коли они сушатся, иду обедать. Понятно, внимаю свежим новостям. Главная сплетня начинающегося года – наш учитель Игорь Николаевич привел Алину, выпускницу прошлого года, в поссовет. Ей сегодня исполнилось восемнадцать лет, и они подали заявление! Затем последовала пикантная подробность: «Ее мамаша, когда отмечали подачу заявления, подпила и проболталась, что молодые уже два года вместе спят! И ведь никто даже не думал! Только ее родители знали!» Делаю вид, что поражен таким развратом.

После обеда в фотостудию. Что предсказуемо, пленки не высохли. Иду домой, прихватив коробку с «Мамией».

В универмаге покупаю десяток пленок шестнадцать миллиметров и бачок для проявки. Его только из-за вставки для узких пленок.

Дома открыл коробку, полюбовался. Размер? Легко прячется в сигаретную пачку. Есть кожаный футляр, застегивающийся на медную кнопку и надевающийся на узкий брючный ремень. Что как бы намекает на постоянное ношение. В футляре два отделения. Одно для аппарата, другое для двух кассет. В комплекте четыре кассеты. В фотоаппарат ставится две – с пленкой и приемная. То есть с собой можно носить три заряженные кассеты по двадцать кадров, всего шестьдесят. Очень неплохо. Есть выдвижной желтый светофильтр. Причем камера снимает с тридцати сантиметров, точнее, с одного фута. Ребята! Держите меня четверо! Кажется, я влюбился!

Любовь любовью, а дела делать надо. Зимой у нас темнеет рано, дня почти нет, но он уже пошел на увеличение. Сейчас темновато, но моему делу это не помеха, а скорее подмога. В поселке имеется довольно много собак, кроме редких ездовых, крайне редких домашних бывают еще породистые пограничные, почитаемые охотничьи и самостоятельные приблудные. У нас заборы строятся просто – жердина, жердина, между ними старая сеть. Понятно, такое ограждение собак не удержит. Они и бегают где хотят. Однако на людей не нападают, оно опасно, чуть не так зарычишь, пристрелят сразу. Люди их тоже не задевают, а наоборот, часто подкармливают остатками еды. Вот и сейчас у меня на санках мешок с собачьей поживой.

В невидном месте у берега, куда редко заходит кто-то, кроме обитающей здесь небольшой стайки гавгавок, стягиваю мешок с бочонка и открываю крышку.

Благодарные зрители уже окружили меня и деликатно ожидают продолжения, хотя некоторые слегка повизгивают от нетерпения. Вываливаю икру прямо на снег, оставляю бочонок для вылизывания и удаляюсь, осененный собачьими благословениями.

Маловероятно, что кто-то увидит пиршество. Но если и увидит, то сразу поймет – кто-то летом плохо засолил икорку, и она начала пованивать. Человек такую есть не будет, а четвероногие друзья уплетут за милую душу. Дело обычное. Коряки специально летом икру на солнце сушат, чтобы зимой своих лаек кормить.

Бочонок – емкость заметная. В сарае он долго стоять не может, родители рано или поздно на него наткнутся. Мы столько не солим, начнутся вопросы. Оно мне надо объяснять – зачем я, а главное, где взял столько икры? А так концы в воду.

Ну кто?! Кто придумал на один день выходить с каникул в школу?! Изверг рода человеческого! Тиран и садист! Нельзя было дать еще денек погулять? Тогда бы и воскресенье приплюсовалось. Ладно, ругаться толку нет, потому иду в школу.

А ведь еще в Москве целый год ходить! Здесь хоть учителя все знакомые, привычные и адекватные, а вот в новой школе кто будет? Попадется какая-нибудь командирша и начнет указывать: «Это не делай, делай то. Так комсомольцы не поступают». И мне это целый год терпеть?! Не выдержу!

Может, ну ее, эту школу? Сдам все-таки экстерном десятый класс. В институт не пойду, пойду на очные подготовительные курсы. Вроде еще не студент, но уже и не школьник, свободы значительно больше.