Николай Васильев - Еще один баловень судьбы

Еще предстояло провернуть ту же операцию с депутатами от Уэльса — вернее с их лидером Делвином Клайвом от округа Корнаркон. Конечно, валлийцы слыли лояльными гражданами Великобритании и почти всегда голосовали за предложения Питта, но береженого бог бережет… Впрочем, это была уже забота завтрашнего дня, а ныне следовало погрузиться вместе с французскими делегатами в карету и ехать с чувством исполненного долга в свое посольство у nightbridge («ночного моста»).

Вечером за табльдотом делегаты разговорились, и Антон узнал, что дебаты с англичанами уже начались, причем в них принял на некоторое время участие сам Питт. Наиболее злободневной оказалась тема торговой блокады Великобритании: Питт настаивал на ее немедленном прекращении, а Трейяр приберегал блокаду в качестве козыря (о котором твердил ему перед отплытием делегации Талейран) и выставлял первоочередным вопрос о возвращении Франции ее Вест-Индских островов. Поскольку острова были уже английским козырем, договориться по первым темам сразу не удалось и потому стороны согласились приступить к обсуждению некоторых второстепенных тем: обмена военнопленными (в основном, моряками) и прекращения каперства.

Когда все стали расходиться по комнатам, Трейяр попросил мсье Фонтанэ зайти к нему в кабинет и там спросил:

— Продвинулись ли Ваши дела, господин секретный агент?

— Вполне, — ответил Антон. — Я заполучил двух информаторов среди шотландских депутатов, которые обязались склонить их фракцию голосовать заодно с Питтом — а это совершенно редкий прецедент. А также возродил к жизни агента, вращающегося в высшем свете Лондона — это значит, что все сплетни о короле и его правительстве будут наши.

— Третий агент, поди, женщина? — понятливо заулыбался Трейяр.

— Извините, это секретная информация, — отфутболил его Антон, но тоже с улыбкой. И добавил уже всерьез: — Таковы правила службы разведки.

— Но откуда Вы их знаете? — удивился юрист. — Ведь на войне Вы были егерем, а перед этим — учителем…

— Прочел о приемах разведки в книгах, — лучезарно улыбнулся Антон.

— А-а, тогда понятно. Ну что ж, я буду рад сообщить министру Талейрану, что его протеже с порученным делом вполне справляется. Спокойной ночи, мсье Фонтанэ.

В пятницу депутаты Палаты общин проводили последнее рабочее заседание (перед выходными), на котором ожидалось присутствие премьер-министра для ответов на вопросы депутатов по поводу начала переговоров с Францией. Антон решил послушать Питта и посмотреть на него с гостевой галереи. Когда депутаты покончили с обязательной молитвой, в зал из бокового прохода вошел очень высокий и худощавый блондин лет тридцати пяти и сел на заранее приготовленное для него свободное место. Был он одет в черный камзол, из-под которого выглядывали белоснежные брыжжи, а его шея была замотана в белый же платок.

— Вот и Питт наш любезный появился, — произнес вполголоса присоседившийся к Антону молодой джентльмен с тетрадью и карандашом в руках. «Журналист…» — мельком отметил Антон и перенес свое внимание на премьера.

На лице Питта сразу выделялся торчащий задиристо прямой нос, слегка уже красноватый. «Он поддает что ли?» — недоумевающе отметил Антон, но тут спикер поднял премьера с места и предложил депутатам задавать ему вопросы.

— Расскажите, многоуважаемый сэр, о ходе наших переговоров с французской делегацией, — предложил, чуть привстав со скамьи, седовласый джентльмен.

Питт емко охарактеризовал ход переговоров, поздравил всех с договоренностью об обмене пленными, а по поводу отмены торговой блокады метко сказал, что в этом вопросе пока идет перетягивание каната. Потом были новые вопросы, на которые последовали столь же точные, а иногда оригинальные ответы, которые очень Антону импонировали. «Питт ничуть не уступает политикам 21 века по живости реакции и кругозору» — решил попаданец. — И то, что он любитель выпить, ему ничуть пока не мешает. Вероятно, это компенсация отсутствия общения с женщинами. Или он вызывает все-таки проституток? Надо бы это выяснить через Элизабет…»

— Опять вывернулся хитроумец, — пробурчал тот же журналист. — Французы давят его дипломатов как клопов и скоро вынудят отдать назад Мартинику и Гваделупу, а он улыбается, как ни в чем не бывало…

— Но взамен французы отменят торговую блокаду, — слабо возразил Антон.

— Вы точно знаете, что отменят? А вдруг еще чего-нибудь потребуют в обмен? Например, свободу Ирландии? Или Вам неизвестно, сэр, что ирландские католики шлют французским революционерам призывы о помощи?

— Это мне известно, сэр. Но Франции тоже нужен мир с Великобританией, поэтому их призывы наверняка останутся без ответа.

— Ого! А ведь Вы только что сообщили мне важную информацию, сэр. Или это Ваши домыслы? Кто Вы, сэр?

— Напишите в своей газете, что эту новость Вам сообщил «информированный источник в составе делегации Франции».

— Так Вы француз? Оля-ля! Но имени своего мне не сообщите?

— Вы ведь журналист и, значит, вполне способны узнать личность любого человека. Но если Вы хотите и впредь получать от меня конфиденциальную информацию, то лучше имени моего не знать. А для простоты нашего общения можете звать меня мсье Форжерон, что соответствует вашему «мистер Смит». Кстати, а каково Ваше имя?

— Генри Босуорт. Пишу в «Таймс».

— Симпатичная газета, — сказал Антон. — Хотя я прочел пока только один ее номер. Вы ведь располагаетесь на Флит-стрит?

— В самом ее центре, мсье Форжерон. Впрочем, может быть, скажете мне свое имя? Для простоты общенья? Мы же, вроде бы, сверстники…

— Меня зовут Антуан.

— Тогда, Антуан, не пойти ли нам посидеть в пабе? Здесь ничего интересного уже не будет, гарантирую…

— В пабе я еще не бывал, да и вообще не пил пока эля…

— Это Ваше большое упущение, Антуан. Но мы его сегодня ликвидируем. И пойдем мы в хорошо мне знакомый «Чешир Чиз» на той самой Флит-стрит. Уверяю, что публика там вполне пристойная, ибо простецов отпугивают повышенные цены. Но Вы, надеюсь, не страдаете дефицитом шиллингов?

Когда Генри и Антон вошли, наконец, в паб «Чеширский сыр» (ютившийся в узком переулке и сам весьма небольшой), там толкалось довольно много народа. Антону сразу понравилось тепло, исходящее от небольшого камина с оградкой из железных прутьев (на улице же царила промозглая погода). Свободным был всего один табурет, на который Генри и усадил заморского гостя. Впрочем, бармен заметил этот недочет и принес из подсобки еще табурет, хоть и очень узкий. Генри заказал сразу четыре кружки с портером, а впридачу к ним два стейка из говяжьего антрекота с луково-картофельно-бобовым гарниром — ибо проголодаться новые приятели успели за длинную дорогу вполне.