Алексей Ивакин - Время возвращаться домой [СИ]

- Да... - протянул Островко. - Везет же некоторым.

- Да... - подтвердил Сюзев и вздохнул. - А мне вот одна Клава из Кирова прислала фотокарточку, так я и писать перестал в ответ. Чисто бульдозер. С одной стороны даже стыдно, она же не виноватая, что у нее лицо как у бульдога? С другой стороны... Нет, Леха. Повезло тебе! А значит, цветы надо выбрать - самые лучшие.

Цветы выбирали долго и тщательно. Гвоздики - сразу нет. Их или на могилы или на похороны. Розы, конечно, хороши, но слишком они официальны, нет? Пионы слишком по-штатски выглядят. Лохматые и непричесанные. А вот тюльпаны - самое оно. Только где их взять, в июне... Как ни странно, тюльпаны нашлись. Причем, только у одной цветочницы.

Нет. Красные слишком банально. Желтые - к вечной разлуке. Фиолетовые? Как-то по-декадентски. А вот эти? Сами красные, а на лепестках желто-черные полоски.

- А это... Они не гниют? - осторожно ткнул пальцем в окоемку Островко.

- Молодой человек, - укоризненно сказала пожилая, но женщина, со следами былой страстной красоты на лице. - Когда вы еще не жили, такие цветы дарили исключительно Мэри Пикфорд или, на крайний случай, Лиле Брик! Вы знаете, кто такая Лиля Брик?

Волков мгновенно уловил одесские интонации цветочницы и прервал ее вопросом:

- Таки ви с Одессы родом?

- А таки зачем ви интересуетесь? Ой ти мая краля, а я и не признала такого красивого офицера, простите дуру, командира, что ви таки с Одессы, а не откуда-нибудь из лохматых Сокольников? Таки что ви мене сразу не сказали, что ви с Слободки или с Пересыпи? А таки ви с Фонтана? Слушайте меня, что вам скажет тетя Соня, которая обманула только своего Хаима, когда выходила замуж, чтобы не запачкать его честь. Сейчас я вам принесу такие тюльпаны, которые мог дарить только Яша Хейфиц своей городничихе, когда ее рогалик уезжал в Херсон. Таки что вы мне скажете за Херсон? Это же город сплошных импотентов! У них хер, но у них и сон? А кому это надо? Тете Циле это ни разу не надо, поэтому она и в Москве. Когда умер мой Хаим... Ой! Когда он умирал, он мне сказал: "Циля! Никогда не обижайте офицеров, иначе ви умрете от цирроза печени, отравленной свинцой!" И таки да, он умер, а я тут и я теперь тетя Циля не с Дерибасовской, а тетя Циля с Горького! Какой позор, какой позор на мои крашеные седины!

Монолог внезапной одесситки был долог и кучеряв. Пока она выбирала цветы, лейтенанты узнали всю предысторию семьи тети Цили, начиная с Адама, который родил несчастного Авеля, которого убил Каин, "чтоб ему пусто было", заканчивая Мойшей, который служил в НКВД и зачем-то уехал в Магадан "морозить бейцы, без которых он не будет нужен даже портовым проституткам, и ведь никто, даже мама, не знает, комендант он там чи шо? И как он может обманывать маму? Какие на Колыме коменданты, если каждому босяку с Аркадии известно, что там только минтай, тюлени и зека. А Мойша ни разу не был тюленем, это могут подтвердить все девочки с Мясоедовской. А жабрами он дышать не умеет, следовательно, он..."

Но цветы были великолепны.

Тетя Циля, московская одесситка, даже всплакнула, глядя на Волкова:

- Таки что я вам скажу? Если эта девочка вам не даст, плакать не надо, возвращайтесь сюда и тетя Циля даст вам всегда, но только по очереди! Если бы Хаим был жив, он бы подтвердил, что на меня не жаловалась даже Молдаванка!

Ошалевшие от потока откровений, лейтенанты зашагали обратно.

- Шо це було? - внезапно перешел на украинскую мову очнувшийся Островко.

- Слабое подобие Привоза, - хмыкнул в ответ Волков, неся букет, как новорожденного младенца.

- Стоп! - остановил друзей Сюзев. - У барышни есть телефон?

- Да, а что?

Вместо ответа танкист кивнул на Центральный Телеграф.

- Иди, звони. Договорись насчет нас.

Телефон... Телефон - большая редкость, даже в Москве. Из чего следует, что Оля не просто студентка немецкого отделения факультета иностранных языков МГУ, а дочь кого-то там. Фамилия "Карпова" Алешке ничего не говорила. Но судя по тому, как вытянулась физиономия постового, "дом на набережной" был не просто домом.

А друзей как оставлять? Это тоже нехорошо.

Ровно в пять Лешка позвонил, а цветы дал подержать летчику.

Трубку поднял какой-то мужчина.

- Добрый день. А могу я пригласить к телефону Ольгу?

- И вам добрый. А кто ее спрашивает? - пророкотал в трубку бархатный бас.

- Лейтенант Волков. Я из Одессы. Она, ммм... в курсе.

- Лелька! Лелька! Тебя какой-то лейтенант Волков из Одессы спрашивает! - обладатель роскошного баса крикнул куда-то вдаль.

"Какой-то лейтенант" от нетерпения выбивал каблуками чечетку в телефонной будке. Глядя на него, тревожились и товарищи. Островко нервно расхаживал, словно папаша у роддома, держа букет, как винтовку - наперевес.

- Але! - голос, словно лапой котенка, тронул сердце.

- Оля? - голос вдруг сел и стал сипеть. - Это... Кхм... Я - Алеша Волков.

- Лешка! Как здорово, что ты позвонил! Ты придешь? Слушай, у меня тут все друзья собираются. Даже дядя из Тамбова приехал.

- Оля, я приду, конечно. Как ты сказала - ровно к восемнадцати...

- Можешь и раньше прийти! Заодно поможешь со столом. А то у папы радикулит...

- Оля, я можно я с друзьями приду? Нас тут трое...

- Конечно, Алеша! Приходите, места всем хватит! Папка! Лешка приехал!

Чем ближе они подходили к дому, тем больше Лешу охватывало смущение. Парнем он был высоким, стройным, да и военная форма красит любого мужчину, поэтому частенько ловил на себе взгляды девчонок. Но вот общаться с ними...

Нет, если по делу или там с девушкой приятеля Алексей мог разговаривать свободно и раскованно. А вот если ему девушка нравилась... Мямлил что-то непонятное про политическую ситуацию в Европе, не знал, куда деть внезапно неловкие руки, походка становилась деревянной. Про танцы и речи нет - сам он никогда не приглашал девушек. Изредка же, когда начинался "белый танец", высокомерного от страха и недоступного от стеснения лейтенанта приглашала какая-нибудь комсомолка из общежития швейной фабрики. И тогда... Тогда ловко крутивший "солнце" на турнике, владевший хорошим дриблингом, Алеша отчаянно топтался под новомодные танго да твистепы, держа партнершу на расстоянии вытянутой руки, и старался не глядеть ей в глаза. Ладони, отчего-то, сразу становились потными - он стеснялся и этого. А уж о том, чтобы чуть-чуть опустить руку ниже талии или тесно прижаться к молодому, гибкому девичьему телу, прикрытому лишь тонким ситцем, он даже и не мечтал.

Да и на танцы он ходил лишь потому, что его туда более смелые друзья по училищу затаскивали.

Пехотинцы предпочитали мотаться почти через всю Одессу до парка Аркадия. А там, в тени платанов и запахе акаций, почти на самом берегу самого Черного и самого прекрасного моря, их дожидались девчата. Правда, там же постоянно терлись и конкуренты из училища артиллерийского. Этим было - только из казарм выйти. До открытых стычек дело не доходило, но взгляды друг на друга бросали недобрые. Иногда приходилось объединяться, когда на танцы заявлялась шпана с Молдаванки или со Слободки. Пехота артиллерию прикрывала, а артиллеристы - пехоту. Вот тогда не обходилось без фингалов, за что пострадавший обычно получал наряды вне очереди, количество коих зависело от настроения начальника училища. Чем больше фингалов - тем больше нарядов. А если кого из курсантов задерживала милиция или военные патрули, гауптическая вахта минимум на пять суток. Потому что попался.