Марчин Вольский - Пес в колодце

— Сомневаюсь. Скорее уж они посчитают, что ты утонул. Слишком уж они суеверны, чтобы ночью нырять в поисках твоего тела. Впрочем, мы усложним их задание… Пошли, поможешь мне.

В подземном пруду находился кусок камня, идеально прилегающий к отверстию; он явно был приготовлен для такого вот случая. Совместными усилиями мы заткнули проход.

— И что теперь? — спросил я.

— Подождем, пока твоя одежда высохнет. Опять же, мне так кажется, что ты очень хотел встретиться со мной, так что у тебя появился случай.

Она села рядом со мной: нагая, влажная, близкая. Я тут же почувствовал возбуждение. И смущение. К счастью, она не имела никаких причин сопротивляться. Девушка коснулась губами моих плеч, прикоснулась пальцами к моему… Я извергся.

— О, bambino, — весело шепнула Беатриче. — Я и не знала, что ты настолько готов. Но подожди.

Долго ждать не пришлось. Ее гуды совершали со мной удивительнейшие вещи, уже через малое время, насыщенный силой, истекающей из ее тела, я вновь был готов! О, чародейское мгновение, в ходе которого каждый из нас кажется себе Колумбом и Орфеем! Я вошел в нее сильно. Резко… Беатриче погрузила свои ногти в кожу на моей спине, из ее уст исходило урчание страстной волчицы. Урчание это, по мере того, как мы вместе стремились выше и дальше, удивительнейшим образом сплетенный из боли и наслаждения, становилось все более и более высоким. Девушка подавила крик, погружая зубы в моем плече. Не без причины искусные в любви франки называют любовное исполнение сладкой смертью. Для меня оно означало возвращение на землю; как только я кончил, возбуждение тут же куда-то улетело. Я почувствовал себя на удивление глупо. Как будто бы, проснувшись, я внезапно вспомни, что был всего лишь одним из ее любовников. Поцелуи перестали доставлять мне радость. Ей же — наоборот. Беатриче была ненасытна.

Когда мы немного отдохнули, она стала меня расспрашивать, как я сюда попал. Тогда я рассказал ей о том, что видел над прудом много лет назад, признавшись, как сильно мне хотелось увидеть ее еще раз. Тогда, обеспокоенная, она спросила, кто еще знал о нашем походе.

— Если не считать графа Лодовико и слуги семьи Мальфикано — никто.

Тут Беатриче ненадолго задумалась.

— Меня предупреждали, что готовится засада. Я не верила… А ты видел, кто конкретно командовал нападением?

— Capitano Барццуоли.

— Porca madonna! Я же могла это предвидеть, тем более, если учесть, что в забаве участвовали Торелли, Пацци и Гривальди… За ними могли шпионить ищейки, служащие другой партии. Ну а того сумасшедшего видел?

— Кого?

— Брата Пьедимонте. Я его боюсь. В предсказаниях Аурелии сказано, что по его причине придет страшное несчастье. Море огня, море крови.

— А вы не можете его удержать?

— Как?

— Колдовством!

Беатриче расхохоталась.

— Ты веришь в колдовство, парень? Я — нет. Аурелия — дело другое, она разбирается в травах, умеет лечить и ворожить. В ее семействе сохранились, переносимые из поколения в поколения знания древних авгуров и гаруспиков [6] Авгу́р (лат. augures ) — член почётной римской жреческой коллегии, выполнявший официальные государственные гадания (главным образом ауспиции) для предсказания исхода тех или иных мероприятий по ряду природных признаков и поведению животных. Гару́спик — жрец в Древней Этрурии, позже — в Древнем Риме, гадавший по внутренностям жертвенных животных, особенно часто — печени. Лучшими гаруспиками в Риме считались этруски, от которых и был заимствован этот вид гадания. , только она не умеет ни чудес творить, ни прибегать к помощи сатаны, которого она, как сама мне клялась, никогда не встречала.

— Но я же сам видел, как в результате ваших предприятий полил дождь.

— Так ведь он и так должен был пойти. Аурелия, а в особенности, ее ревматические кости, прекрасно предсказывает перемену погоды.

— Ну а та церемония… Ты как Кибела?

— Для меня то было игрой, для Аурелии — заработком. Ведь запасы человеческой наивности бесконечны. А вот сегодня… Неужто ты считаешь, будто бы видел настоящий шабаш? Разве прилетал кто-нибудь на метле или петухе? Или появился сатана собственным лицом? Нет! Паре десятков уважаемых граждан захотелось потрахаться на пленере и пережить чуточку языческого ужастика… Хотя теперь, как я подозреваю, у многих теперь мурашки по коже бегают.

Через пару часов, отвалив плиты, маскирующие вход во второй туннель, иы выбрались наружу через руины этрусской гробницы. В возбуждении я совершенно позабыл с места своих любовных возбуждений какую-либо памятку, а к тому же я потерял нож, полученный от капитана Массимо. Возвращались мы по горам, подальше от людского жилья. Под самой Розеттиной мы разделились. Беатриче жарко поцеловала меня.

— Прощай, ragazzo ! Мы уже никогда не встретимся.

— Почему?

— Вскоре я покину этот город. Помни, верь в себя. Аурелия, которая довольно неплохо умеет ворожить, утверждает, что тебя ожидает большое будущее. Что ты изменишь судьбы мира.

— Я?

— Повторю только то, что говорила она.

Был уже почти что полдень, когда я очутился в Розеттине. Город кипел. Возбужденные люди, забросив работу, собирались в кучи и говорили только об одном: о ночной операции городской стражи и об утренней проповеди фра Джузеппе.

— Схватили, якобы, два десятка колдунов и столько же ведьм.

— Да не два десятка, а две сотни.

— И среди них представители наилучших семейств.

— Сама донна Гривальди с сатаной спаривалась!

— А потому что лишь сатана мог желать иметь эту бабищу.

Наибольшая толкучка царила перед Palazzo delia Guistizzia, куда доставили арестованных, и где трибунал отцов доминиканцев под председательством самого кардинала Гаэтани начал свое расследование. Как говорили, в них участвовал и Пьедимонте. Среди черни я видел и перепуганных представителей родов, из которых были арестованные, они пытались хоть что-то пытались узнать про ожидавшей их близких судьбе. Некая толстая торговка, увидав адмирала Торелли, высокого мужчину с благородным лицом, который пришел расспросить о задержанном сыне, грубо заорала ему:

— Отец колдуна, отец колдуна!

И на вельможу посыпались куски грязи и конского навоза.

У нас дома я застал атмосферу наивысшего напряжения. Цирюльня была закрыта, а капитан Массимо, который стерег закрытые ворота, выглянул через маленькое окошко.

— Господи, сынок, куда же ты подевался? Вот уже два дня тебя все разыскивают; твой дядя Бенедетто весь на нервах, а у донны Джованнины был очередной приступ.

— И…

— Язык у нее совершенно отобрало, она лежит словно колода, медик говорит, что никаких особых надежд у нее нет.

— Бегу к ней!

Массимо раскрыл створки, а впустив меня, тщательно закрыл их на засов.