Александр Михайловский - Затишье перед бурей [litres]

– Идите! – рявкнул генерал. – И не показывайтесь мне на глаза, пока живы.

Вскоре за стеной еще раз хлопнула дверь, и тот же самый грозный генеральский голос стал вдруг вежливым и подобострастным до приторности.

– Сэр Лаури, – лебезил генерал, – да-да, конечно, мы все понимаем. Произошла ужасная ошибка. Да, сэр Лаури, мистера Клеменса освободили, и скоро он будет здесь.

Тут доктор наконец пробормотал:

– Ну вот, кажется, и все. Давайте я сам отведу вас к генералу…

В соседней комнате находились трое – пожилой человек в расшитом золотом мундире, молодой офицер и джентльмен в костюме для верховой езды.

– Мистер Клеменс, – заговорил последний. – Я так рад вас видеть! Я давний поклонник вашего таланта.

– Сэр Лаури, и я тоже рад вас видеть, – ответил я с горькой усмешкой, – но лучше бы нам было увидеться при несколько других обстоятельствах…

Генерал вдруг забормотал:

– Мистер Клеменс, позвольте представиться, адъютант-генерал Джордж Харман, командующий войсками в Ирландии и поклонник вашего «Тома Сойера».

Я подумал, что никогда мне еще так не хотелось не знакомиться с поклонником моего таланта.

А Харман продолжал:

– Прошу прошения, произошло ужасное недоразумение. Обещаю вам, что все посмевшие поднять на вас руку понесут строгое наказание. Лейтенант Митчелл и его люди уже задержаны.

Я не выдержал и спросил:

– А как насчет доктора Майкла Коннелли, генерал? Он в той же камере, откуда меня только что выпустили.

Сэр Лаури резко повернулся к Харману.

– Генерал, а это что еще за новость? – сурово спросил он. – Как ваши люди посмели поднять руку на доктора? Он же лучший доктор Корка, а, может, и всей Ирландии!

– Сэр, я об этом в первый раз слышу, – снова залебезил генерал Харман. – Конечно же доктора немедленно освободят! Дженнингс, – он повернулся к лейтенанту, – распорядись, чтобы доктора Коннелли немедленно выпустили на свободу.

– А что насчет других несчастных, которые содержатся там в ужасной тесноте и безо всякой медицинской помощи? – тихо спросил я.

– Если они ни в чем не виноваты, то мы их выпустим, дорогой мистер Клеменс, – снова заблеял генерал Харман, бросая испуганные взгляды в сторону сэра Лаури, – или, если они виноваты, то, несомненно, понесут наказание по всей строгости закона. Уверяю вас, их бы не задержали без веских на то оснований.

– Как меня, например? – резко спросил я.

– Нет, мистер Клеменс, что вы, – снова начал оправдываться генерал, – в вашем случае это была досадная и весьма прискорбная ошибка. Но поверьте, у нас в Британской империи все происходит по закону, и если человек невиновен, то он может быть уверен, что закон его оправдает. Вот ваш мешок, мистер Клеменс, проверьте, не пропало ли что?

В мешке было всё – и вино, и сигары, и нож.

А генерал продолжал:

– А теперь разрешите откланяться – дела, знаете ли. Сэр Лаури, ваш доктор выйдет отсюда через десять минут, честное слово джентльмена!

«Да, – подумал я, – английскому джентльмену, похоже, верить нельзя вообще».

Но сэр Лаури, сухо попрощавшись с Харманом, уже вел меня к одному из выходов из этого страшного здания. Не к тому, где валялись трупы, а к другому, который был для «белых людей». Мы сели в экипаж, который тут же направился к дому сэра Лаури. По дороге вкратце я рассказал лорду-мэру Корка о том, что успел сегодня увидеть в городе и казармах. Выражение лица Лаури внешне оставалось безучастным, но в его глазах вспыхнул огонь.

– Мистер Клеменс… – сказал мне сэр Лаури.

– Сэм, – поправил его я, – зовите меня просто Сэм.

– Хорошо, Сэм, – ответил сэр Лаури, – тогда и вы зовите меня просто Оги. Вы знаете, моя семья уже давно перешла в протестантизм, мы стали частью английской аристократии. И я до недавнего времени даже забывал, что я ирландец. А вот теперь я это не просто вспомнил, но и понял, что у Ирландии один путь – свобода. Пусть она станет общим домом и для католиков, и для протестантов, – но домом, где они хозяева, а не эти убийцы. И того, что здесь произошло, больше нигде и никогда не должно повториться. А насчет других заключенных – вашего Лиама, например – мы поговорим с моим кузеном, графом Коркским, а также с мэром города. Они все, узнав, что вы приходите ко мне, согласились заглянуть сегодня в гости. Ричарда Бойла – так зовут графа и моего кузена – боится сам Харман. И я даже готов оплатить лечение этих несчастных за свой счет – пусть это будет моим скромным вкладом в дело нашей свободы, а также компенсацией за то, что моя семья столько лет проводила здесь в жизнь интересы английской короны.

– Согласен, Оги, – сказал я. – Но позвольте и мне тоже в этом немного поучаствовать.

– Сэм, – сказал мне сэр Лаури, – вашим лучшим участием будет, если вы напишете об этом. Если ваша статья появится во влиятельной американской газете, то она и откроет миру глаза на то, что творится в нашей стране. Тем самым вы сделаете неизмеримо больше и станете навсегда другом ирландцев и Ирландии.

– Хорошо, Оги, – сказал я, – я поговорю сегодня вечером с вашими гостями, а потом опишу все то, что я здесь увидел, для американских газет. И не только для американских, Бог даст, мою статью напечатают в Константинополе, в Берлине и в Петербурге.

25 (13) декабря 1877 года. Куба. Гуантанамо

Джефферсон Финис Дэвис, президент Конфедеративных Штатов Америки

На трибуне стояла худощавая молодая женщина в военной форме Югороссии, пока еще без знаков различия, сшитой, как я уже знал, по просьбе майора Рагуленко сестрами его супруги.

– Дорогие братья-конфедераты! – сказала она. – Сегодня, в день, когда Господь воплотился в маленьком ребенке, увидевшем свет в тесных и темных яслях в далеком Вифлееме, помолимся же Господу. Да возвратит он нам нашу свободу, как Моисей вернул свободу евреям, и да погубит он врагов наших, как он погубил армию фараона египетского, как он отдал филистимлян в руки Самсона, как он ниспослал победу Константину над войсками Максентия! С Рождеством Христовым вас, друзья мои и боевые товарищи, и да отпразднуем мы следующее Рождество на свободном Юге! И да будет боевой путь Добровольческого корпуса славен, и да поможет Господь всем вам вернуться живыми и здоровыми! Я буду всегда молиться за вас! Господи, как мне хочется разделить этот тернистый путь с вами, – после последних слов на ее глазах появились непрошеные слезы.

Она уже хотела спуститься с трибуны, когда генерал Форрест жестом попросил ее подождать, а я поднялся к ней на трибуну.

– Лорета Ханета Веласкес, – торжественно сказал я, – вы храбро воевали за нашу свободу во время Второй Американской революции. Не ваша вина, что нам не хватило сил против многочисленных и намного лучше вооруженных полчищ янки. Но вы покрыли себя славой, хоть вам и пришлось воевать под чужим именем. И я, как главнокомандующий армии Конфедерации, хочу уже под вашим настоящим именем присвоить вам звание первого лейтенанта армии Конфедерации и наградить вас Южным Крестом за все ваши подвиги!