Александр Михайловский - Затишье перед бурей [litres]

– Базы – это хорошо, – ответил я. – Но крепче всего привязывают друг к другу совместные экономические интересы. Тогда и болгарские толстосумы станут нашими самыми ярыми сторонниками. Как говорится – ничего личного, только бизнес. Знаменитого Берлинского конгресса в этой истории точно не будет, мы об этом уже позаботились, так что с этой стороны вы можете быть совершенно спокойными. А тем временем вам, ребята, надо потихоньку собирать кадровый резерв и сколачивать свою собственную команду, где не будет случайных людей. Здесь спешить не надо – пока не проверите человека досконально, не ставьте его на ответственную должность. Пока же вы можете вполне рассчитывать на «варягов» – я прикину, кого из наших ребят можно отправить вам на помощь. В общем, давайте, тяните свою лямку. Думаете, легко быть царями? Кстати, когда вы предполагаете превратить Великое княжество в Болгарское царство?

– Александр Васильевич, – задумчиво произнес Серж Лейхтенбергский, – мы с Ириной подумали и решили, что это произойдет не ранее рождения нашего наследника.

– А что, – поинтересовался я, – вы уже его ждете?

Ирина зарделась, как маков цвет.

– Да, дядя Саша, – смущенно сказала она, – только я еще пока не знаю, кто у нас будет – мальчик или девочка? Надо будет зайти в госпиталь и переговорить с нашими медиками.

– Молодцы, ребята, – я погладил Иришку по голове, – поздравляю вас. Обещаю, что я сделаю все, чтобы вам помочь. Но и вы тоже не плошайте. Надеюсь, что вы еще побудете в Константинополе день-два. За это время я смогу подобрать для вас подходящих специалистов, как в экономике, так и по разным тайным делам. Ну, и прикину – чем с вами можно будет поделиться из нашей специальной аппаратуры. Вы правы – надо налаживать свою спецслужбу, чтобы быть в курсе дел ваших оппонентов. А пока – до вечера! Зайдите в госпиталь, Ириша потолкует с кем надо, ведь ребенок – это дело серьезное. Потом погуляйте по городу, посмотрите на наше нынешнее житье-быть, может быть, и встретите кого-то из старых знакомых… А я пока поработаю над нашими общими делами.

21 (9) января 1878 года, раннее утро. Дом Джона Мак-Крея недалеко от Лимерика

В дверь постучали. Джон, как обычно, подошел к двери и проворчал недовольным старческим голосом:

– Кого в такую мерзкую погоду черти носят?

– Джон, открой, это я, Фергус! – донесся из-за двери взволнованный голос. – Фергус Мак-Сорли!

– Племянничек? – удивился Джон. – А какого хрена ты здесь, а не в Белфасте?

– Открой, – упрямо продолжал твердить Фергус, – и я все тебе расскажу!

Джон Мак-Крей был редкостью в рядах фениев – протестант шотландского происхождения, который с молодости был пламенным ирландским революционером. Родился он в хорошей протестантской семье в Белфасте, но в молодости его угораздило увидеть на улице молодую католичку по имени Мери Мак-Сорли, старшую дочь Шеймуса Мак-Сорли, недавно переехавшего в Белфаст.

Несмотря на огромную разницу между ними – и с точки зрения религии, и в социальном положении, и по материальному положению, – он влюбился в Мери с первого взгляда. И его родители, и ее были против их брака. Но, в конце концов, и те, и другие согласились, но назначить дату свадьбы они не успели – однажды обнаженный труп Мери нашли недалеко от Белфаста.

Кто это сделал, стало ясно почти сразу – это был не первый такой случай, и братьев Алана и Кристофера Пейсли уже не раз подозревали в подобного рода «художествах». Вот только дело ни разу не дошло до суда.

Джон позаботился о семье своей невесты – именно он подарил ее отцу дом и оплатил обучение остальных его детей, включая и отца Фергуса. А примерно через год полиция нашла трупы братьев Пейсли в лесу. Полиция рыла копытом землю, но никто даже не заподозрил в убийстве отпрыска уважаемой протестантской семьи, тем более выпускника университета Тринити в Дублине – лучшего во всей Ирландии.

Через знакомых Джон вышел на Томаса Френсиса Мара, одного из лидеров вновь созданного Общества молодых ирландцев. Последний попросил его не светиться – ведь его положение в обществе и его безупречные протестантские корни были намного важнее для их общего дела. Тем не менее, узнав о готовившемся восстании у Баллингарри, Джон не выдержал и поехал туда, назвавшись, впрочем, Джоном О’Коннелли. Полицейская пуля раздробила ему правую ногу еще в самом начале сражения, и его вывезли, сначала в Типперари, а потом в Лимерик, где у него была тетя, Элиза Томпсон, вдова местного протестантского священника. Никто в местной полиции не мог и подумать, что протестант Джон Мак-Крей, сломавший ногу на охоте, и есть тот Джон О’Коннелли, которого так усердно искали их коллеги по всей Ирландии.

Элиза очень любила Джона, хоть и ругала его за то, что он якшается с католиками. И она сделала все, чтобы его вылечить. Увы, он так и остался на всю жизнь хромым. А после смерти тети, получив все ее наследство в довесок к тому, что у него оставалось от отца, он продал ее дом и купил старое поместье в двух милях от Лимерика.

Крестьянских хозяйств там практически не оставалось – все разъехались, кто в Америку, кто в Англию, кто в другие части Ирландии. В деревне жили лишь его слуги, а в одном из домов время от времени появлялась какая-нибудь очередная вдовушка – Джон свято хранил память о Мери, но не был ни монахом, ни английским аристократом с противоестественными наклонностями.

Но в дом эти временные спутницы его жизни не попадали, что, в общем, соответствовало сложившимся понятиям о приличиях. Изредка он принимал у себя лимерикских знакомых. А то, что он очень редко устраивал приемы и сторонился светских мероприятий, все списывали на то, что ноги его после его «несчастного случая на охоте» были разной длины, и танцор он был никакой. Довольно было того, что протестантские службы он исправно посещал.

Им было невдомек, что большая часть дома была превращена в небольшой, но достаточно современный госпиталь для фениев. Он не хотел, чтобы других лечили так же плохо, как и его самого, и после восстания фениев в 1867 году два десятка пострадавших, которых искала полиция, преспокойно пребывали у ворот Лимерика, опекаемые двумя врачами, разделявшими взгляды хозяина дома. А теперь там же находились несколько пострадавших в Корке, причем впервые одна из палат была отдана женщинам.

Фергус был одним из немногих, кому довелось гостить у «дяди Джона». Он, кстати, потерял невинность с сестрой одной из дядиных «вдовушек» и именно там познакомился с идеями ирландской независимости, и сам стал пламенным фением.

И вот теперь Фергус, сумевший пересечь практически всю Ирландию, несмотря на то что его усиленно искала полиция, стоял на пороге дома Джона Мак-Крея.